Кто такой дата-журналист?

Дата-журналист пишет о людях, событиях и проблемах. Его основной инструмент — данные. Задача дата-журналиста — искать истории в данных, анализировать их, а после интерпретировать так, чтобы читатель заинтересовался и понял суть.

В каких российских и зарубежных изданиях публикуют работы дата-журналистов?

В России дата-журналисты ведут свои проекты и готовят материалы для «Новой газеты», «Проекта», «Важных историй», «Тинькофф Журнала», РБК, ТАССа, РИА. В «Новой газете» и «Важных историях» над дата-материалами работают отдельные редакции. Раньше такая редакция была и в РБК, но её закрыли.

Если у нас дата-журналистика пока что-то новое и не совсем понятное, то в западных изданиях она востребована давно. Дата-редакции есть во всех крупных изданиях, например в «Нью-Йорк Таймс», «Файнэншл Таймс», «Вашингтон Пост», «Блумберг», «Нэшнл Джеографик». Ещё приведу в пример издание «Паддинг» — это дата-панки индустрии, они могут позволить себе исследовать самые безумные идеи.

Какими профессиональными навыками владеет дата-журналист?

Прежде всего он умеет находить закономерности в данных и понятно рассказывать о них аудитории. Мало найти и показать данные — нужно объяснить, что они означают.

В западных изданиях считают, что дата-журналисту нужно уметь программировать. Но я думаю, много крутых историй можно рассказать и без кода. Программирование — это всего лишь один из инструментов анализа.

Ещё дата-журналист должен уметь визуализировать информацию на базовом уровне: накидать скетч в редакторе, найти подходящий референс. Но отрисовывать графики и поправлять проект в Фигме ему не нужно. Для этого он обращается к информационному дизайнеру, который помогает показать историю наглядно.

Какой алгоритм работы у дата-журналиста?

Есть несколько точек входа, назову две основных: двигаться от идеи или от данных. Например, у меня появилось предположение, что молодёжь массово переезжает из маленьких городов в Москву и Санкт-Петербург. Сначала можно спросить у знакомых, откуда они переехали. Однако точечные интервью не дадут полной картины. Можно обратиться в Росстат, но если вы прописаны у родителей, а живете в Москве, то с точки зрения Росстата вы никуда не переезжали.

А можно использовать данные в социальных сетях, в которых люди добровольно делятся информацией о том, где живут. Если проанализировать анкеты пользователей ВК, мы узнаем, как много людей переезжает в Москву и Питер, из каких городов они уезжают. Точные цифры назвать не сможем, потому что не все сидят в социальных сетях, но эти данные будут ближе к реальности, чем цифры Росстата.

Другой пример движения от идеи — мой проект о популярности айфонов и андроидов в регионах России.

Второй вариант — двигаться от данных. Для этого я сначала узнаю цифры, замечаю в них закономерности, а затем решаю, какие выводы из этой информации можно сделать. Пример работы, которая началась с данных, — это анализ поисковых запросов на Озоне.

Другой пример движения от данных. Изучая данные Росстата, я заметил: общее число пользователей стационарных телефонов снижается, а в некоторых регионах России их количество растёт, один из таких — Чеченская Республика. Если углубиться в тему, можно прийти к интересным выводам.

Из каких ещё источников вы получаете данные?

Данные можно добывать откуда угодно: из государственных источников, социальных сетей, частных компаний, финансовых структур. Какие-то данные открытые, к каким-то есть доступ по запросу, а какие-то закрыты.

Кто может запросить данные у государственных структур?

Любой гражданин России может получить доступ к данным. Это право закреплено законом об информации. Госструктуры обязаны ответить на запрос в течение тридцати суток. Но есть информация, доступ к которой ограничен, например сведения из категорий государственной или коммерческой тайны. Поэтому, если вы запросите информацию от Минобороны, вам вряд ли её предоставят. Ещё учитывайте, что предоставлять информацию обязаны госструктуры, у коммерческих организаций таких обязательств нет.

От каких государственных организаций информацию получить сложнее?

Медицинские данные в России почти всегда закрытая информация. Это связано с врачебной тайной, которую медработники обязаны соблюдать по закону. Вообще медицинская статистика не отражает реальность. Взять хотя бы пример из жизни: раньше я часто болел гриппом, но в больничном участковый терапевт всегда писал ОРВИ. Так делают, чтобы не провоцировать разговоры об эпидемии.

Странно, но почему-то сложно добиться информации от Министерства образования или загсов. И те и другие пишут пресс-релизы, публикуют статистику на сайте Росстата, но не отвечают на запросы о более детальной информации.

Что вы делаете, если госструктуры игнорируют запрос?

Когда не отвечают, есть вариант пригрозить прокуратурой. Но тогда они могут обидеться и отправить какую-то отписку, которая никак не ответит на вопрос. В целом качество ответа зависит от ответственности конкретного работника в конкретной организации. Ещё есть такое понятие, как «социальный капитал», поэтому РБК, например, получит более развёрнутый ответ, чем менее известное издание. Чем больше и авторитетнее издание, тем выше шанс получить нужную информацию.

С какими типами данных вы работаете?

Я обращаюсь к агрегированным данным, изучаю микроданные и учитываю статистику. Агрегированные данные — это информация, сведённая по какому-то признаку, а микроданные — это мельчайшие наблюдения за человеком, явлением или событием. Допустим, в прошлом году в России совершено 1000 убийств, а в этом — 1200. Это пример агрегированных данных. Если вам доступна информация о подозреваемых и потерпевших, подробности судебных разбирательств — перед вами микроданные.

В одном и том же проекте можно работать с разными типами информации, но интереснее исследовать микроданные. Пример про миграцию, который я привёл выше, это как раз работа с такими точечными данными о человеке. Если погрузиться глубже, можно исследовать интересы человека, узнать, в какие заведения он ходит, и в результате сделать вывод: те, кто переезжает в Москву, слушают Светлану Лободу, например, а те, кто выбирает Питер, предпочитают группу «Рамштайн». Такие данные интереснее сухих агрегированных данных Росстата.

Изучая микроданные, можно детальнее узнать запросы человека, персонализировать информацию. Если вы пользуетесь банком «Тинькофф», то в конце года вам придёт отчёт, на что вы тратили деньги. Вы бы не обратили на него внимание, если бы вам просто сказали, что в сумме клиенты банка потратили три миллиарда рублей. Но вы увидели информацию о себе, возможно, ужаснулись своим нерациональным тратам, вспомнили о совершённых покупках. В дата-журналистике, как и во многих других сферах, персонализация помогает привлекать внимание читателя.

В чём разница между данными и статистикой?

Статистика — это уже обработанные и формализованные данные, например средний ВВП по России за 2022 год или количество зарегистрированных браков в августе 2021 года. Тогда как данные — это мельчайшие единицы наблюдения за объектом и его свойствами. Например, вы купили кофе в кофейне и оплатили его картой. Информация о вас, вашей покупке и ваших тратах улетела в кассовый аппарат, налоговую, оператору фискальных данных, в банковское приложение. Потом такую информацию можно получать, анализировать и приходить к интересным выводам.

У государства есть монополия на ряд данных, например на статистику рождения и смерти, информацию о заключении и расторжении браков, сведения о количестве жителей в стране и миграции, данные о банковских транзакциях. Какие-то данные мы можем попробовать перепроверить, но общую картину возможно получить только от государства. Поэтому дата-журналисты используют всё — от микроданных до государственной статистики.

Как вы перепроверяете данные от государственных структур?

Одними государственными данными можно проверить другие. Например, губернаторы в России любят хвастаться турпотоком в свой регион. Но можно сравнить цифры, что приводят главы регионов, с данными так называемых коллективных средств размещения, то есть отелей. Вы увидите, что за год в отелях разместили 500 тысяч туристов, а губернатор говорит, что регион посетили три миллиона. Возникает вопрос: куда делись ещё 2,5 миллиона людей? Да, они могут жить у родственников или снимать квартиры на Авито, но это уже другая история, которую нужно исследовать.

Вам приходилось получать данные за деньги?

Такой вариант возможен, но журналисты редко готовы платить за информацию. Всё потому, что у медиа обычно нет денег. Нужно уметь договариваться, например предлагать бартер: вам предоставляют информацию, а вы упоминаете о компании в лиде или тексте статьи. Пример такой договорённости — моя работа для «Вилладж» о том, где в Москве дешевле всего есть. За информацию мы не платили ни копейки, но в тексте упоминали источник — картографическую компанию «2ГИС».

Какой срок годности у данных?

Зависит от самих данных и отношения к ним читателя. Например, информация о ковиде устаревает быстро, а данные о рождаемости остаются актуальными дольше. Информация о выезде россиян за рубеж обновляется раз в квартал.

Как вы решаете, каким данным верить, а каким нет?

Я доверяю данным, если понимаю, как источник их получил, как с ними работал. Например, когда после переписи населения сказали, что в ней поучаствовало 99 процентов граждан, я не поверил этому. Я знаю, что в ней не участвовали многие мои родственники и друзья. Я сделал вывод, что данные отразили не всю картину или были собраны пассивным путём: просто переписали доступную информацию о человеке.

Ещё важно, чтобы автор указывал методологию, по которой собирал данные. Идеальной методологии нет, к любой можно придраться. Но ссылка на источники и методы работы с ними вызывает доверие к публикации, её отсутствие — наоборот.

Каким дата-редакциям, на ваш взгляд, стоит доверять?

Я доверяю редакциям РБК, «Коммерсанта», «Ведомостей», но не по всем темам: проектам об экономике доверяю, а политическим — не всегда. Есть исследователи, которым я доверяю как профессионалам. Например, Алексей Ракша — авторитет в вопросах демографии, Никита Мкртчян — специалист по внутренней миграции, Наталья Зубаревич разбирается в вопросах социально-экономического развития регионов. Это эксперты, которые не только владеют данными, но и умеют их анализировать.

В целом нужно понимать, что данные — это всегда абстракция. Есть настоящий мир с реальными процессами и явлениями, а есть мир данных. Между данными и реальностью нет знака равенства. Данные — это некая проекция мира.

Конечно, есть однозначные данные. Например, смерть сложно спрятать: если человек пропал, его объявят в розыск. Поэтому статистика убийств — это наиболее приближённая метрика преступности во многих странах. Во всех остальных темах нужно понимать, что журналист раскрывает их через призму своего восприятия мира, поэтому даже в данных правда может быть разной.

Как читателю понять, какие перед ним данные — честные или ложные?

Обращайте внимание на то, указана ли методология и что она из себя представляет. Например, вы заходите на сайт автолюбителей. Там видите такие результаты опроса: большинство водителей переобувают машины в апреле. Откуда они получили такие данные? Оказывается, утверждение строится лишь на опросе нескольких сотен пользователей сайта. Но эта выборка не имеет ничего общего с реальностью, это просто голосование на определённом сайте.

Хороший тон, которому следуют западные издания, — публиковать исходные данные исследования и объяснять метод сбора информации. Когда журналисты рассказывают, как собирали данные, это признак того, что люди ответственно относятся к работе.

Почему не все издания считают нужным объяснить методологию читателям?

Во-первых, это ресурсоёмко, на такой подход уходит много времени. Чтобы описать методологию, нужно изначально чётко ей следовать, а затем понятным языком описать последовательность шагов.

Во-вторых, не все заинтересованы в том, чтобы данные перепроверили.

В-третьих, такого запроса нет от читателей. Большинство людей слепо доверяют данным, не вникают в их суть и ассоциируют их с научным знанием. Лишь небольшой процент аудитории следит за достоверностью данных. Но этот процент важно учитывать, потому что именно эти люди влияют на имидж и доверие к изданию.

Как часто читатели замечают ошибки в ваших работах? Как реагируете на критику?

Конструктивной критикой проектов мы часто обмениваемся с коллегами. Если выложить работу в социальную сеть, то можно прочитать шквал критики от пользователей. Реальные ошибки находят редко, и я благодарен читателям, которые их замечают. Но, если замечания ограничиваются критикой методологии или идеи, я предлагаю читателю посчитать по-своему и поделиться ссылкой на работу. Ещё никто из критикующих не присылал свой вариант проекта.

Если данных недостаточно, как вы работаете?

Нет данных — нет истории. Если историю можно рассказать без данных, это надо принять. 95 процентов всех тем, которые я придумываю, невозможно подкрепить данными. Например, я хочу узнать, какой кофе предпочитают россияне, в какие города звёзды не ездят на гастроли, сколько в России продано аудио- и видеокассет, какие сериалы смотрят на российских стриминговых сервисах. Но таких данных нет, их просто не собирают.

Некоторые данные становятся недоступными: недавно Росавиация закрыла информацию про пассажиропоток. Также невозможно подсчитать, сколько россиян переехало, например, в Грузию, если одни улетают через Азербайджан, а другие — через Армению.

Если в процессе работы оказывается, что данных не хватает, значит, автор не потратил время на подготовку. Плохо, если ты начинаешь работу, но не знаешь, есть в природе такие данные или нет. Я выработал хорошую привычку — проводить предварительное исследование перед началом проекта. Когда я предлагаю редакциям темы материалов, то рассказываю, какие данные у меня есть и к каким выводам я могу прийти. Разведка — наше всё.

Как вы проводите предварительное исследование?

Как бы сказали дата-инженеры и аналитики, сбор и анализ данных — это неструктурированный процесс. Я не смогу поделиться точным рецептом дата-истории. Если бы был готовый алгоритм, все бы издательства ежедневно публиковали такие истории. Но этого не происходит.

Как вы перепроверяете данные? Что делаете, если находите ошибки?

Ошибиться можно на любом этапе: во время сбора данных, анализа или уже на финальной стадии повествования. Я следую привычному алгоритму: сравниваю и складываю цифры, отдаю на вычитку нескольким редакторам.

Нужно учитывать, что дата-редакция — это не научно-исследовательский институт, у которого есть годы на изучение одного процесса. У дата-журналиста на один материал уходит в среднем неделя, максимум три, поэтому ошибки случаются. Благо я работаю не в печатной газете и всегда можно вернуться к материалу, чтобы его исправить.

Как редакторы проверяют работу, если не знают методологии и цифр, которые собирали вы? Проверяет ли редактор исходные данные?

К сожалению, далеко не во всех издательствах есть редакторы, которые умеют разбираться в данных. Как правило, работу читают так же, как и любой другой журналистский текст. Могут спросить, откуда взялась какая-то цифра, как я пришёл к конкретному выводу. Исходные данные редко кто проверяет.

Можете привести примеры работ, которые редактор вам возвращал из-за ошибок в данных?

С моими проектами такого не было, но, как преподаватель и редактор, я периодически возвращаю авторам работы. Многие ошибки связаны с когнитивным желанием человека найти данные под ту гипотезу, которую он выстроил в своей голове.

Как научиться читать данные?

Это сложный навык. Большинство людей плохо понимают данные и воспринимают их как сухую статистику или сложную абстракцию. Научиться понимать данные можно благодаря насмотренности, вдумчивому изучению. Но это интересно далеко не всем.

Недавно ко мне обратился приятель с просьбой помочь открыть таблицу с некими данными. Я поинтересовался, что за таблица. Оказалось, та самая база Яндекс Еды, которую в марте слили в сеть.

База есть, а многие пользователи даже открыть её не могут, что говорить о том, чтобы прочитать. Из этой базы группа специалистов сделала нелегальный сервис, где можно пробить информацию о человеке. Сервис стал популярным.

Получается, пока данные лежат в сыром виде, мало кто может ими воспользоваться, как только им придают понятную форму, охват возрастает. Отмечу, что это персональные данные, которые получены незаконно, работать с ними также незаконно. Но история очень показательная: без удобного сервиса и визуальной подачи люди плохо считывают массивные объёмы данных.

Как визуально подать данные, чтобы привлечь внимание читателя? Можете дать пошаговую инструкцию?

Визуализировать данные — непростая задача. Данные — это уже абстракция, которую нужно наглядно показать и сделать так, чтобы читатель её понял и запомнил. Украшательства уместны, но они не должны искажать восприятие.

Здесь важно сохранить баланс: очистить данные от лишнего информационного мусора и подать материал так, чтобы читатель его запомнил.

Сейчас есть запрос на короткие и понятные графики, в которых нет ничего лишнего и точно расставлены акценты. Чем проще подана информация, тем достовернее она кажется читателю. Аудитория быстро считывает такую визуализацию и не путается в лишних деталях.

Но в медиа есть место для заигрывания с читателем, поэтому не стоит скупиться на чернила и забывать, что материал должен запомниться, вызвать ассоциацию и желание им поделиться. Чёткого пошагового алгоритма нет — всё зависит от данных и задачи.

Как, по вашему мнению, читатели воспринимают данные в графиках?

Большинство людей плохо читают графики, хотя мало кто в этом признаётся. Я почти уверен, что все прочитают карту, поймут линейный график, столбиковую и круговую диаграммы, а какую-нибудь диаграмму рассеивания — не факт.

Сложность графиков в том, что это абстракция. Текст или иллюстрацию считать гораздо легче, чем график. И это важно учитывать как в дата-журналистике, так и в других сферах, где данные объясняют в графиках.

Когда я проектирую дата-историю, всегда думаю о том, разгадает ли читатель мой визуальный язык. Ясно подать информацию — это моя ответственность. Дата-история должна быть так же понятна читателю, как хороший интерфейс, который пользователь понимает интуитивно.

Мы можем развивать визуальную грамотность аудитории. Например, лет пять назад наше датавиз-сообщество впервые представило плиточную карту. Сначала люди её плохо считывали, но потом такую карту стали отлично читать и воспринимать.

Как различить манипуляции в графиках?

Графики — непаханое поле для манипуляций. Ввести читателя в заблуждение можно специально, а можно и случайно.

Несколько лет назад я опубликовал работу, за которую мне до сих пор стыдно. Мой материал основывался на статье журналиста, который написал о бандитизме девяностых в Петербурге и привел список заказных убийств, упоминаемых в медиа. Я отсортировал этот список, нарисовал карту Санкт-Петербурга и указал на ней места преступлений. Карта разлетелась по сети, несколько каналов даже предлагали мне дать интервью на эту тему.

Моя глобальная ошибка в том, что в Уголовном кодексе России нет такого понятия, как «заказное убийство». Однако есть статья об умышленном убийстве, в которой упоминается «убийство по найму». Тогда я не выяснил, какие убийства автор статьи посчитал заказными — умышленные в целом или конкретно по найму. Получилось, что я нарисовал ложную карту, квалифицируя преступления не по материалам уголовных дел, а по упоминаниям в СМИ.

Каким этическим нормам следуют дата-журналисты?

Это очень сложный вопрос. Отвечу на примерах. В сети лежит слитая база Яндекс Еды, это интересный источник историй об огромном количестве людей — база имён, фамилий, адресов, заказов и трат тридцати миллионов жителей России. Или есть слитая база Гемотеста: сейчас любой пользователь может купить информацию о заболеваниях клиентов компании и даже узнать ВИЧ-статус. Зная предпочтения и проблемы граждан, маркетологи легко настроят таргетированную рекламу и сделают клиентам адресные предложения.

С точки зрения законодательства, это незаконная работа с персональными данными, но технически эти данные уже утекли в сеть, закон нарушен. Этично ли с ними работать? Нет. Но их будут использовать и мошенники, и бизнес. Мир такой, что этические нормы уже никого не волнуют.

Каким принципам вы лично следуете в работе?

Я не раскрываю персональные данные и не использую данные, полученные преступным путём. Например, не стану работать со слитой базой Гемотеста, хотя, признаюсь, истории могли бы получиться интересными.

Ещё я всегда исхожу из принципа, что жизнь — это высшая ценность, поэтому не публикую материалы, которые могут угрожать жизни и здоровью человека.

Что такое «Медиа Альянс»?

«Медиа Альянс» — это совместное предприятие компании «Ворнер Бразерс Дискавери» и «Национальной Медиа Группы». Мы отвечаем за показ платных телеканалов: «Дискавери», «Энимал Плэнет», «Ти-Эл-Си», «Евроспорт», «Картун Нетворк», «Си-Эн-Эн» и других.

Когда я пришёл в компанию, это было российское подразделение «Дискавери», но в 2015 году в связи с изменением законодательства появился «Медиа Альянс». А в 2022 году в результате слияния «Дискавери» и «Ворнер Медиа» была создана компания «Ворнер Бразерс Дискавери».

Чем ты занимаешься в компании?

У меня три роли. Первая — генеральный директор «Медиа Альянса». Она подразумевает полную ответственность за российский бизнес «Ворнер Бразерс Дискавери».

Во второй роли я возглавляю два канала в Турции — «Димакс» и «Ти-Эл-Си». Отвечаю за все аспекты: сетку вещания, маркетинг, продвижение, контентное наполнение, производство шоу для каналов.

И третья моя роль — глава телеканала «Фатафит» в ОАЭ. «Фатафит» — это крупнейший арабский кулинарный бренд в странах Ближнего Востока и Северной Африки. Так же, как и в Турции, здесь я полностью отвечаю за бренд и продукт.

Расскажи подробнее, как происходит взаимодействие глобальной «Ворнер Бразерс Дискавери» и «Медиа Альянса». Кто за что отвечает и у кого какие полномочия?

У нас высокая автономность. Естественно, есть глобальные гайдлайны и брендбуки. Условно говоря, мы не можем взять и начать показывать мультики на канале «Дискавери» — мы должны оставаться в рамках существующего бренд-предложения и контентного наполнения. Но сетки вещания, продвижение каналов, все коммуникации мы делаем в России.

Во всём, что касается стратегических бизнес-решений, инициатива тоже на нашей стороне. Мы просчитываем кейсы и выносим их на одобрение акционеров — «Ворнер Бразерс Дискавери» и «Национальной Медиа Группы».

Какое у тебя образование? С чего начал карьеру?

Я хотел избежать выбора «технарь или гуманитарий», поэтому поступил в СПбГУ на кафедру математической лингвистики. На третьем курсе пришёл на собеседование в журнал «Афиша. Все развлечения Петербурга». Честно сказал, что ничего не знаю, в офисе никогда не работал, но быстро всему учусь. В меня поверили, взяли.

Я был менеджером по альтернативной дистрибуции, договаривался о продажах журнала там, где тусовались потенциальные покупатели: в ресторанах, клубах, модных магазинах. Получалось хорошо: помогли молодость и напор. Головной офис в Москве увидел, что такие продажи — хороший источник выручки, и тоже создал отдел альтернативной дистрибуции. Этим я особенно горжусь.

Со временем мне стали доверять всё более ответственные проекты. За время работы в «Афише» я занимался продажами, пиаром, маркетингом, организацией мероприятий.

Но Петербург такой город — сюда классно приезжать на выходные, но жить в нём человеку моего склада в какой-то момент стало тесно. Если у тебя есть амбиции и способности, в Питере ты быстро упираешься в потолок. Когда расти больше некуда, понимаешь, что нужно что-то менять. И прежде всего — дислокацию.

Всё, что ты делаешь в Питере, как правило, локально. Если хочешь работать в масштабе страны, нужно ехать в столицу. Сегодня уже не так важно, где ты находишься физически, а на тот момент это было принципиально: ещё не было удалённых работ, зумов — вот этого всего.

Чем ты занимался после переезда в столицу?

Я стал бренд-менеджером журнала «Максим», на тот момент самого читаемого мужского журнала страны.

В первое время было тяжело. Москва отличается от Петербурга во всём: в динамике, жёсткости, отношениях людей, размерах, деньгах. Маркетинговый бюджет журнала «Максим» был просто космическим: на одно мероприятие здесь я тратил годовой бюджет «Афиши».

Со временем я понял, что вошёл в ритм, работа стала цикличной и однообразной. От этапа дикого челленджа пришёл к тому, что делаю всё с закрытыми глазами и одной рукой, на автомате. Это момент, когда нужно что-то менять.

Воспользовался этим моментом?

Да. В 2010 году «Дискавери» открывал офис в Москве, мне предложили стать менеджером по маркетингу. Я согласился, потому что всегда хотел поработать в западной компании с международными проектами.

Это в целом то, что мной движет: не уйти куда-то, где тебе будет лучше, а получить новый опыт. Пожить в другом городе, поработать в другой атмосфере, заняться другими проектами.

В начале 2011 года я пришёл в «Дискавери». И дальше понеслось.

Каким был твой карьерный путь в «Дискавери»?

Изначально я занимался маркетингом в регионах Россия и Северо-Восточная Европа. Сюда входили Украина, Беларусь, страны Балтии, Молдова. Я отвечал за консьюмерский маркетинг — коммуникацию со зрителями, аффилиэйт-маркетинг — совместное продвижение с нашими партнёрами, операторами платного ТВ, и сейлз-маркетинг — совместные активности с рекламодателями.

На тот момент позиция директора каналов базировалась в Лондоне. Спустя время с развитием локальных инициатив стало понятно, что человек на этой позиции должен находиться в России. И её предложили мне. В дополнение к маркетинговым обязанностям я стал отвечать за сетку вещания, контент, локальное производство, пиар.

В 2016 году, спустя полгода после создания «Медиа Альянса», мне предложили должность генерального директора. Ольга Паскина, тогдашний руководитель российского бизнеса «Дискавери», перешла в «Национальную Медиа Группу» и предложила мне возглавить компанию. Я, конечно, согласился.

В конце 2020 года «Дискавери» предложили мне дополнительно заняться другими регионами — Турцией и Ближним Востоком. Так я оказался там, где есть сейчас.

Как думаешь, почему позицию генерального директора предложили именно тебе?

Потому что я открыто выражал готовность её занять. Когда мы обсуждали карьерное развитие, я всегда прямо говорил, что заинтересован расти вверх и позиция генерального директора была бы мне интересна. Я хотел нести полную ответственность за бизнес.

У меня были хорошо выстроены отношения с глобальными коллегами. Думаю, мои открытость и любознательность убедили их в том, что даже если я чего-то не умею, то смогу быстро научиться и восполнить пробелы.

Тебе было 33, когда ты стал генеральным директором «Медиа Альянса». Что ты почувствовал в момент назначения?

Конечно, радость и восторг. Я люблю изменения и вызовы, всегда вижу в них возможности, а не угрозы.

С другой стороны, это был один из самых стрессовых периодов в жизни. У меня совершенно не было коммерческого опыта такого уровня — ведения переговоров, заключения контрактов. Ты ещё многого не понимаешь, пытаешься разобраться, как оно работает, а от тебя уже ждут каких-то решений.

Мне сильно помогло, что незадолго до назначения я начал обучение в школе Эм-Би-Эй. Учился и одновременно работал. Это, конечно, добавляло стресса, зато очень пригодилось. Я быстро научился считать пиэнель, разобрался, чем кэш-флоу отличается от выручки, на какие показатели нужно смотреть. Получил азы финансовой, организационной, стратегической грамотности.

Лучше прийти на новую должность полностью подготовленным или учиться всему на практике, как в твоём случае?

Я считаю, нет лучшего обучения, чем практика. Но мне сложно однозначно ответить: первого варианта у меня в жизни никогда не было. Изменения в позициях случались, как правило, быстрее, чем я успевал о них задуматься. Я всю жизнь в режиме «учимся плавать путём бросания себя в воду».

За что в компании отвечает генеральный директор?

Принято считать, что генеральный директор — это человек, который принимает решения. Совершенно другая позиция у Рида Хастингса, сооснователя и директора Нетфликса. Он старается принимать как можно меньше решений и считает, что в идеале вообще не должен их принимать. Это не значит, что он ленив и не хочет брать на себя ответственность. Его задача — создать такие условия, чтобы команда принимала решения без постоянной оглядки на генерального директора. Дать людям полномочия, ресурсы и возможности принимать решения самим.

Я пытаюсь найти баланс между этими двумя позициями. С одной стороны, я вижу свою задачу в том, чтобы создавать людям возможности делать работу так, как они считают нужным. Я формулирую стратегию и даю понимание, куда мы идём, но не настаиваю на том, должны ли мы туда дойти, долететь, доехать на поезде или на велосипеде.

С другой стороны, я понимаю, что идеальная модель Рида Хастингса пока неосуществима. Плохо, когда один человек в компании принимает все решения, но совсем их не принимать невозможно.

Допустим, ты нанимаешь топ-менеджера. Предпочтёшь человека с большим опытом или того, в ком увидишь способность выплыть?

В принципе оба варианта возможны. Универсального рецепта нет, всё зависит от конкретной позиции и задачи. Иногда ты понимаешь, что в компании не хватает экспертизы. Тогда ищешь человека со стороны, который поможет, научит тебя и команду. А бывает, нужна не столько экспертиза, сколько гибкие навыки. Допустим, на позицию директора по дистрибуции каналов я скорее найму хорошего сейлза с горящими глазами и научу всем тонкостям рынка.

На что ещё обратишь внимание при найме?

Есть люди, которые видят насквозь и могут разглядеть скрытые таланты или понять, что не так. Я таким рентгеновским зрением не обладаю, поэтому случались ошибки найма, из которых я делал выводы.

На что я точно обращаю внимание, это профессиональные навыки. Чаще слушаю не то, что собеседник рассказывает о себе, а какие он задаёт вопросы. Они отражают то, как он мыслит. Это самое главное, потому что в нашей сфере мы работаем в первую очередь мозгами. И немножко пальцами, когда бьём по клавиатуре.

Помимо ошибок найма, случались ли в работе откровенные факапы?

Такого, чтобы совсем катастрофа, я не припомню. Но есть что-то, что сейчас я бы сделал по-другому.

У меня была и отчасти до сих пор есть склонность всё делать самому. Мысли о том, что просить помощи у кого-то — это неудобно, нехорошо и так далее. Мне потребовалось время, чтобы понять: просьба о помощи не признак слабости, а скорее наоборот. Всегда есть люди, готовые помочь, важно вовремя об этом попросить, это вопрос коммуникации.

Был ещё один момент, связанный с коммуникацией. Я руководил рабочим проектом. На тот момент мне казалось, что надо давать руководству оптимистический взгляд на ход работы, создавать ощущение, что всё будет хорошо. Это, конечно, оказалось ошибкой. Когда проект пошёл не так, как было запланировано, к этому никто не был готов. Это был урок: коммуницировать нужно честно.

В общении с командой я прошу не рисовать розовую картину, где всё хорошо. Если есть проблемы, лучше сразу их обозначить и найти к ним подход, пока не стало поздно. В России есть такая культурная особенность: мы боимся приносить начальству плохие новости. Это ведёт к тому, что руководство живёт в иллюзорном мире, созданном подчинёнными, и перестаёт воспринимать реальность адекватно. Это то, чего мне хотелось бы категорически избежать.

Ты пришёл на телевидение из прессы. В чём основное отличие ТВ от печати?

В первую очередь отличаются охваты. Даже небольшой кабельный канал «Дискавери» в 10 раз превосходит аудиторией самый читаемый мужской журнал страны. Это куда большее влияние и ответственность.

Ещё на ТВ всё про здесь и сейчас. В ежемесячном журнале перед сдачей номера редакция неделю не спит. Потом наступают три недели затишья, за ними снова сдача, и так по кругу. Хотя телеканалы тоже собираются заранее, ты всё время можешь что-то менять. Отменилась передача; встал в сетку новый проект; продали больше рекламы — нужно сетку раздвинуть, чтобы её всю вместить. И так далее. Прямо на пальцах всё время чувствуешь этот эффект.

Ключевой момент: видеоконтент гораздо более захватывающий и впечатляющий, чем тексты. Контент «Дискавери» универсален для всего мира, во всех странах у нас приблизительно одинаковые хиты просмотров. С текстами всё иначе.

Ты связал бы это с тем, что визуальный язык более универсален, чем тексты?

Да, конечно, в первую очередь с этим. Российская культура текстоцентрична, для нас тексты очень важны. Российский «Максим» радикально отличается от британского, американского и других.

К тому же глянцевые журналы часто фокусируются на селебрити. Есть международные звёзды — условная Анджелина Джоли, — но большинство имён локальные. Те, кто очень узнаваемы в США, никому не известны в России, и наоборот.

А вот российский «Дискавери» почти не отличается от европейского или американского.

Расскажи, чем отличается работа в западной компании от работы в российской?

Точно могу сказать, что выбор между российской компанией или международной — это не дихотомия плохого и хорошего. Я чётко осознаю, что везде есть свои плюсы и минусы.

В международной компании ты получаешь больше опыта, видишь, как одни и те же вещи работают на разных рынках. У тебя шире горизонт и больше информации. Но порой её столько, что можно утонуть. Если не умеешь фильтровать, будет непросто.

По опыту вижу, что в западных компаниях лучше налажена коммуникация. Здесь больше внимания уделяют информированию сотрудников на всех уровнях. Все примерно понимают, куда бежать, зачем, и, главное, бегут одновременно. В российских компаниях часто бывают ситуации, когда кто-то уже бежит, а остальные вообще не в курсе. Информация — это сила и влияние. Я замечал в российских компаниях тенденцию: чем меньше расскажешь другим, тем лучше.

С другой стороны, по той же причине западные компании часто менее поворотливы. Чтобы пройти согласование и учесть все мнения, нужно потратить время. В российских компаниях процессы идут быстрее, не вязнут в бесконечных обсуждениях.

Российские компании более эффективны в кризисные моменты, когда нужно действовать быстро, без обсуждений. Западные сильнее в креативе, в задачах, где нужно пространство для риска и коллегиальность.

Российские компании эффективны в кризисные моменты. Западные сильнее в креативе

Что советуешь иметь в виду при работе с иностранцами?

Это зависит от того, с какой страной мы имеем дело. Французы отличаются от арабов, которые отличаются от американцев, которые отличаются от англичан, которые отличаются от немцев. Имеет смысл опираться на общечеловеческие ценности — быть вежливым, не опаздывать, здороваться.

Важно знать, как в других странах воспринимают русских. Мы прямолинейные, это может звучать грубо для иностранцев. Даже когда говорим по-английски, мы используем типично русские способы выражения. Британцы же смягчают мысль, используют сослагательные конструкции, модальные глаголы.

Это можно обернуть в свою пользу. Я иногда так и говорю: поскольку я русский, буду общаться прямо. И шпарю всё, что думаю. Это помогает на общих встречах: пока европейцы ходят кругами, ты выражаешь то, о чём все думают, но не решаются сказать. В такие моменты на тебя смотрят с благодарностью.

Ещё один важный момент — разница культур. В своё время мы проводили сессии для московской и лондонской команд, чтобы научить понимать друг друга. Объясняли коллегам, что, когда русский пишет “go and do it” без “could you please”, это не значит, что он хочет нахамить или плохо к тебе относится. А нам важно было понять, что британское “you might want to consider to do something” не означает, что мы, наверное, могли бы рассмотреть, а могли бы и не рассмотреть. Это значит «иди и сделай», хоть и в вежливой форме.

Ты работаешь на разных рынках, согласовываешь макеты и тексты не на родном языке. Как это происходит?

Для визуальных материалов существуют гайдлайны и брендбуки. Не обязательно уметь читать по-турецки, по-арабски или даже по-английски, чтобы посмотреть на макет и понять, что он не соответствует брендбуку.

Тексты мне показывают в переводе, иногда объясняют игру слов. Но вообще-то это вопрос доверия к команде. Если твоя команда не может написать нормальный текст, стоит задуматься о кадровых переменах. К счастью, у нас везде отличные команды: тексты пишут хорошо, макеты делают красивые.

Как топ-менеджеру соблюдать баланс между работой и личной жизнью?

В моём представлении, эта концепция баланса изначально порочна. Она подразумевает, что отдельно существуют работа и жизнь, они не связаны друг с другом. Для меня это всегда иначе. Работа — это часть жизни. Жизнь — это в том числе работа. Они переплетаются, поэтому я никогда не разделял стеной работу и жизнь.

Такое разделение для меня — повод задуматься, всё ли ты делаешь правильно. Получается, на работе ты не живёшь — жизнь начинается в 6 часов вечера или вечером в пятницу. Значит, большую часть времени ты тратишь на то, что даже не считаешь жизнью.

У меня никогда не было работы, которую бы я не любил. Отчасти это везение, отчасти — личный выбор.

Если я чувствую, что работа не будет приносить удовольствие, я за неё не возьмусь

Как ты считаешь, должны ли рядовые сотрудники компании хорошо писать? Или проще нанять профессионального райтера?

Мне трудно быть объективным в этом вопросе. Как и русская культура, я очень текстоцентричен. Для меня умение письменно формулировать и излагать мысли — признак образованного человека, как умение есть вилкой и ножом, привычка мыть руки перед едой и здороваться при встрече. Я считаю, что это необходимо тем, кто что-то создаёт, стремится что-то менять в жизни и обществе. К грамотному человеку я более расположен, чем к тому, кто делает орфографические ошибки и ставит запятые, где надо и не надо.

Конечно, райтеры нужны, потому что не всегда есть время писать всё самому. Но неплохо бы уметь всем писать хорошо. Неграмотный текст, который ты выдаёшь публично, прежде всего неуважение к людям, которым ты его адресуешь.

Сейчас модно говорить: «Я вообще не смотрю телевизор». Медиапотребление уходит в интернет, в чём твой интерес работать с телеканалами?

Мне интересно работать с профессиональным видеоконтентом, с телевизионным в частности. Имеет значение сам контент, а не среда потребления; разница между ТВ и интернетом постепенно стирается. Для меня Нетфликс или Ютуб — это тоже телевидение, эксперты и аналитики индустрии с этим соглашаются.

Классическое линейное телесмотрение действительно снижается, но не до нуля. Десятки миллионов людей каждый день включают ТВ. История про «я не смотрю телевизор» имеет право на существование. Но зачастую, когда начинаешь выяснять, что люди смотрят, оказывается, это условный «Камеди клаб» на Ютубе. То есть телевизионный контент.

Как мотивировать аудиторию потреблять контент?

Если бы у меня был такой рецепт, я был бы королём мира. Бывает, проект по всем признакам должен стать хитом, но проваливается. А бывает, что никому не известный южнокорейский режиссёр снял сериал про какую-то странную игру, которую никто не знает за пределами Южной Кореи. И это внезапно стало международным хитом, хотя было снято для локального рынка.

Конечно, в первую очередь контент должен быть качественным. Но важно и грамотное продвижение. Одна из проблем нынешних онлайн-кинотеатров: контента так много, что зрители не могут в нём сориентироваться. Так что если выводить формулу успеха, то это «контент, дистрибуция и продвижение».

Что ты порекомендуешь смотреть тем, кто занимается созданием и дистрибуцией контента?

Классические ситкомы «Друзья» и «Теория большого взрыва». Они кажутся очень простыми, но за ними стоит гигантская работа. Ты понимаешь, сколько в них профессионализма. Это очень долгоиграющие истории, которые привязывают зрителя на много лет, становятся культовыми. Что именно делает их такими? Изучать это — очень интересный процесс, который даёт кучу инсайтов.

Мне любопытно, что вообще делает те или иные продукты массово популярными, что ведёт за собой миллионы людей. Поэтому я очень люблю поп-культуру. Не в том смысле, что я фанат Джастина Бибера. Но могу послушать его альбом, чтобы разобраться, почему это сейчас слушают все. Что это за музыка такая, которая заставляет миллионы людей скачивать этот альбом?

И напоследок: есть ли универсальный рецепт, как в молодом возрасте стать топ-менеджером?

Рано начать карьеру. Я начал работать не после университета, а во время учёбы, это выиграло мне время.

И главное — много работать и не бояться работы. Меня никогда не пугает новое, перемены скорее вдохновляют.

В свой первый проект ты пришла копирайтером. Как вышло, что почти сразу стала заниматься съёмками и продвижением?

Шесть лет я работала в сфере фешен, в «Доме ленинградской торговли». Наблюдала, как организовывают модные шоу и происходят подобные вещи.

В проект мужских костюмов шла работать конкретно с текстами, но помощник руководителя подразумевал, что копирайтер занимается и съёмками тоже. Возражать я не стала (смеется).

Вместе съездили на пару съёмок, а дальше сама. Вопрос, хочу я или нет, не стоял. Но сейчас о том периоде вспоминаю с благодарностью. Это не отнимало много времени, но было супер интересно, особенно на начальном этапе. Через три месяца в проекте я стала СММ-специалистом, а через год — продакт-менеджером. И на той, и на другой должности я давала гораздо больше, чем от меня требовалось.

Почему для тебя важно давать больше, чем ожидают?

Это моя политика. Если хочешь, чтобы тебя признали, делай больше, чем от тебя ждут. Я знаю, что могу делать интереснее, масштабнее, чем рядовой сотрудник. Бывает, что такая система даёт сбои, и у меня были примеры, где это не работало. Но быть «рядовым» мне никогда не было интересно.

Когда я пришла в бутик по пошиву мужских костюмов, я полностью погрузилась в тему. Пересматривала фешен-шоу параллельно с фильмами о дизайнерах, развивала насмотренность, искала, что оттуда мы можем реализовать у себя.

Например, читала «Век моды» Ворта, «Умный гардероб» или историю итальянского бренда обуви Moreschi и под впечатлением могла среди ночи написать руководителю: «Смотри, как здорово, давай сделаем!». По большей части он консерватор, но, когда прислушивался, было приятно.

Это не было желанием выслужиться. Мне реально хотелось дать проекту максимум.

Что в работе ты уже знала, а с чем пришлось разбираться на месте?

С самой организацией работы пришлось разбираться по ходу. У меня не было чёткого планирования, я шла вперед, не выстраивая стратегию. Мне кажется, с этим я разбираюсь до сих пор.

Знала, как работать с текстом. Съёмки, рекламу и стиль интенсивно разбирала в процессе. Было важно понять, как все устроено изнутри.

Брала интенсивы в школе стилистики Self Made Studio. Заезжала к бывшим коллегам в ДЛТ (флагманский филиал московского ЦУМа в Питере), бесконечно много читала.

Крутая домашняя библиотека об истории костюма — приятное напоминание о том времени.

Как справлялась со страхом отсутствия навыков?

Сначала все было как на адреналине, и я ко многому относилась легче. Мне казалось, ну что, я не смогу снять историю? Не запишу пару видео?

Сейчас понимаю, что СММ — это сильно больше, чем визуальная часть. Это и маркетолог, и стратег, и голос, и позиционирование. Составляющих масса.

А тогда я входила с таким азартом и дерзостью новичка, что было не страшно. Плюс поддерживал помощник руководителя. Это давало уверенность, что все делаю правильно.

Ты работала в бренде мужской одежды. У работодателя не было предубеждений, что ты просто милое личико? Или все сразу поняли, что ты боец и профи?

50 на 50. Моя подача и милая внешность, конечно, были плюсом. Но возникали ситуации, где приходилось показывать зубы. Первое впечатление обо мне действительно, как о девочке, которая не мыслит чем-то глобальным, а думает о туфлях и ресторанах. О них я тоже думаю. Но в моей голове гораздо больше, чем кажется.

Вначале мне открытым текстом говорили: «Ты просто красивая» — и не ждали каких-то сверх достижений. Потом была ситуация, когда я готовилась к съёмке. Неделю не спала нормально, расписала всё по секундам, составила крутой мудборд, нашла фотографа и модель. Волновалась.

Съёмка прошла отлично. Фотограф, модель, помощники — все работали чётко. Никаких заминок: отсняли именно так, как я запланировала. Кадры полностью соответствовали картинке, которая была на мудборде и в моей голове.

Модель, что с нами сотрудничал, похвалил за организацию, а потом это отметил босс. Он рассылал съёмку коллегам и писал, как здорово, что команда растёт.

Доказывать пришлось первые два месяца. Потом все поняли правила игры, и эта тема больше не поднималась.

Были ли ещё какие-то проекты в тот момент?

Первое время проекты были. Некоторые даже на полном ведении. Например, женская спортивная одежда, студия эпиляции, студия растяжки. Когда их стало 10, я поняла, что это критический максимум и так работать не надо. Спустя полгода проект с мужскими костюмами я сделала основным, а другие брала только на частичное сопровождение: посты, контент-план, креативы для сторис, консультации по ведению.

Когда ты поняла, что не вывозишь? Как это почувствовала?

Карантин стал критическим моментом.

Первую волну в бренде дизайнерской мужской одежды мы прошли здорово, работа шла динамично. Онлайн-сопровождение клиентов приносило много продаж. Мы даже не ощутили, что офлайн-бутик закрыт.

Я к тому времени делала в проекте всё, что только можно: подбирала моделей, продумывала съёмки, сама всё организовывала, одевала клиентов, искала ткани и фурнитуру и параллельно продолжала быть эсэмэмщиком. Мы называли это ёмко: «личный помощник».

Закономерно, что из карантина я вышла абсолютно выдохшаяся. Я поняла, что не смогу реализовать здесь все идеи, которые хочу. Но не потому, что мне не хватало голоса их донести, а потому, что руководитель — консерватор. Он имел полное право быть таким, а мне это уже не подходило. Значит, нужно прощаться. К тому времени я поняла, что отдала проекту всё, что могла, и забрала из него самое ценное — опыт.

Как выходила из проекта?

Я выходила постепенно. Стала заканчивать дела раньше, брала больше выходных, сняла с себя часть функций. Дала понять, что вижу себя в другом направлении. Записалась на обучение, чтобы освежить знания по сервису, работе с клиентами и разработке стандартов для сотрудников.

1 декабря 2021 года я вышла из всех рабочих чатов. Пару лет назад мне было страшно даже подумать об этом. А представить, что я сделаю это добровольно, — тем более.

Я вышла, и мне стало очень легко. Нам удалось сохранить тёплые отношения. Мы обращаемся друг к другу за советами по профессиональной части, помогаем рекомендациями. Но командой мы больше не станем.

Твой совет, как избежать выгорания?

Предупредить причины, из-за которых оно происходит. Чаще всего это обязанности, о которых не договаривались, отсутствие отдыха и перезагрузки, глухота к твоим идеям. Всё это сильно выматывает.

Сейчас я бы посоветовала обязательно на старте чётко проговорить все обязанности. Определить сроки выплат и работу, которую вы на эту сумму делаете. Чтобы не было потом: «А наш прошлый эсэмэмщик за эти деньги делал всё и ещё ходил за кофе». Знаю, что начинающие с таким сталкиваются, поэтому лучше обезопасить себя заранее. Желательно составить договор, если это возможно.

Когда ты устраиваешься копирайтером, а потом берёшь на себя функции личного помощника, сначала это «Вау!». Но на деле не заметишь, как обрастёшь кучей обязанностей, которых не было на старте, и выгоришь. Если функции изменились — сядьте и передоговоритесь.

Сразу позиционируйте себя специалистом, у которого есть личные границы. Что есть выходной, и в этот выходной проект не умрёт. Почти полтора года я работала в режиме, когда все мои дни были посвящены работе. На встречах и свиданиях я не выпускала телефон из рук, всегда была на созвонах, отвечала на вопросы. Ничего, кроме выгорания, это не принесло. Полное отсутствие сил и желания что-либо генерировать, потому что голова просто не успевает переключиться.

Пресловутое колесо баланса в нашей работе однозначно имеет место, и пренебрегать им не стоит. Если работа занимает 9 из 10, а друзья, интересы и отдых — сотые доли — это звонок, что пора вернуться к балансу. Взять паузу, а какой-то проект и вовсе оставить, как это было в моём случае.

Я знаю, что сейчас ты ведёшь проект дизайнерских сумок. Расскажи, кто ты в нём? Ты снова предлагаешь клиенту больше, чем он ожидает?

Там я продакт-менеджер. Занимаюсь продвижением продукта, доношу его ценность до потенциальных клиентов. Разрабатываю стратегии, организовываю съёмки, рекламу и ведение соцсетей.

Клиент далёк от сферы СММ. У него было пожелание по работе, но не было конкретного понимания, как все происходит. Я даю максимум. С сумками мы не только запускали рекламу в соцсети, которую сейчас не принято называть, но и вышли на маркетплейсы. Уже договорилась с одной площадкой, со второй пока на стадии обсуждения. Это не входило в мои обязанности, но мне хочется популяризировать бренд, дать ему больше голоса и развития.

Если говорить про административную сторону, то в этот раз есть договор, где прописан полный порядок сотрудничества. Чёткое описание моих функций: что должна я и что должен руководитель, когда завершаем проект и за какой срок предупреждаем, оплата и итоговые сроки.

Да, я по-прежнему даю больше, чем от меня ждут. Но только в том случае, если готова сама. По ключевым моментам работы в этот раз никакой договоренности на словах.

Что поменялось в стратегии после недавних событий?

Изначально, ещё задолго до момента блокировок, для продвижения я рассматривала именно посторонние площадки. Своего шоурума у бренда нет, и важно, чтобы товар был представлен не только в онлайне. Ведь это сумки. Их хочется покрутить в руках и примерить к образу. Уже тогда я стала искать, с кем мы можем сотрудничать. Нашла московский маркетплейс мидл сегмента. Они согласились сразу. Спустя 2−3 недели на нас вышел шоурум из Питера, оказалось, что им нас порекомендовал маркетплейс. Ребята больше 10 лет на рынке, у них классная подборка российских брендов и наша целевая аудитория. В планах создавать коллекции, в том числе персонально для них. Еще рассматриваю возможность работы с магазином Рандеву. Они представляют сумки, обувь и аксессуары и находятся в поиске новых брендов.

В первую неделю тех самых событий получили большой отклик от блогеров. Многие рекламировали нас бесплатно, и чеки по продажам получались хорошие.

Сейчас в стратегии ещё больший упор на маркетплейсы и платную рекламу у блогеров. Плюс сотрудничаем со стилистами, составляем гайды, отдаем вещи на съёмки. Идет органический приход аудитории на наши площадки.

Но даже, несмотря на блокировки, запрещенная соцсеть на данный момент приносит больше клиентов и откликов. В ВК для нас пока всё с нуля. В Телеграм мы вошли тоже. Там я отрываюсь от души и веду некий дневник бренда с музыкой и подборками образов. В планах — создать там онлайн-витрину.

Насколько быстро ты адаптировалась действовать в неизвестности?

Почти месяц руководитель проекта был в больнице. Это частично совпало с блокировками и действовать приходилось в большинстве случаев самой. Как раз к вопросу о том, как предлагать клиенту больше, чем он ожидает. В первые несколько дней заказчики подхватили волну паники, которая долетела и до меня. Не скажу, что у меня не было стресса, но я понимала, что, если поддамся ему полностью, это будет финиш.

Я села и написала на листе, как обстоят дела и какие перспективы у проектов. Бренды, с которыми я работаю, не зависят от европейских поставок. Мебель — полностью российское производство. Студия растяжки — островок безопасности, так как в текущей ситуации спорт успокаивает и даёт ресурсы. В этой обстановке аудитория, наоборот, выросла. С сумками сложнее, но даже там есть выходы на закупку нужной кожи. Это меня заземлило, и я стала транслировать спокойствие заказчикам.

Потом случился момент, когда я поняла, что успокаивала всех, а себя успокоить не успела. Я взяла один день и честно призналась себе, что мне тоже страшно и хочется себя пожалеть. Это мне очень помогло и реабилитировало. Я снова включилась в работу на ещё больших мощностях. Плюс стала чаще работать с психотерапевтом, в этом я нахожу для себя опору.

Любой кризис — это взлётная точка, и всё зависит от того, как быстро мы сумеем адаптироваться. Сейчас я понимаю, что мой позитивный опыт работы в карантин, два года назад, был подготовительной площадкой. Тогда я не давала себе расслабиться, поэтому вышла на другой уровень работы и дохода.

В работе хватает навыков? Если нет, как развиваешься?

Беру уроки у коллег. Могу взять курсы для рефреша информации, и это никогда не лишнее.

Моё слабое место ー таргет. Благо, что специалистов много (хороших меньше), и есть несколько ребят, с которыми сотрудничаю. Если бюджет проекта позволяет, обращаюсь к самым крутым. Если ограничен, беру из доступного сегмента.

Сама настроить я не могу, а действовать, как в начале карьеры, «на месте разберемся» ー точно не подходит. Направления, где я не спец ー таргет, режиссёр рилс — я делегирую. Я горжусь, что у меня классная телефонная книга. В ней люди, к кому я могу обратиться с любыми вопросами.

Если говорить про ВК, я была уверена, что знаю эту соцсеть. На деле оказалось, что там изменилось многое. Руководительница одного из проектов подарила мне обучающий курс, я прошла и вижу, что возможностей у площадки стало больше. Статьи, автоматические рассылки с актуальными акциями и предложениями для аудитории, настройка рекламы. Страница оформляется и ведёт клиента по воронке контента, все маркетинговые касания пользователь может совершать гораздо быстрее, чем в Инстаграме.

В планах — научиться настраивать рекламу, понять, кто, как и что рекламирует. Конкретно сейчас, на момент интервью (2 апреля 2022 года), мне кажется, площадка перенасыщена рекламой, клики и переходы очень дорогие. Пока в проектах мы решили подождать и занимаемся наполнением: адаптируем контент и наращиваем аудиторию.

Как находишь клиентов?

В 90% приходят сами. По сарафанному радио, знакомству или рекомендациям. Это приятно.

Ни один отклик на вакансию, которые я отправляла на старте, не привёл к сотрудничеству. У меня даже сформировалась установка: ко мне придут сами. Так и случилось. Считаю, что люди будут искать, когда заинтересованы в специалисте.

Сейчас установка немного трансформировалась. Откликаюсь, если вижу в сторис вакансии крупных брендов. На днях отправила резюме одному продюсеру из сферы моды, делаю тестовое. Раскрывать подробности пока не хочу, но интересно, что получится.

Как сделать, чтобы клиенты находили тебя сами?

1. Страница в соцсетях, в моём случае — Инстаграм. Для меня до сих пор загадка, почему на неё приходят люди, ведь профессионально я её совсем не веду. Там есть только тексты и эстетичные фото со стоков. Я мысленно называю эту страницу своим дневником, и кому-то он откликается.

Странно, но именно в кризис я задумалась и поняла, что хочу её развивать. Сделала полноценное портфолио, чтобы рассылать брендам, с которыми хочу работать. Пишу контент план уже для себя и планирую закупку рекламы у блогеров. В нынешней обстановке речь может быть про любую альтернативную соцсеть.

Совет: покажите, как видите этот мир. К вам придут люди со схожими ценностями.

2. Коммуникация. Я просто делаю своё дело круто. На результат по цепочке идут знакомые клиентов и предлагают свои проекты. Например, так было с дизайнерской мебелью. Для них я делала съёмки, занималась сотрудничеством с дизайнерами интерьера и коллаборацией с блогерами. Заказчик был доволен и порекомендовал меня на кураторство своему знакомому. Хороший результат на виду. Им хочется делиться.

Сейчас есть запросы на ведение сообществ в ВК от ребят, с кем работала раньше (фотографы, эсэмэмщики). Да, интерфейс там отличается, но я уверена, что, если ты умеешь продавать, ты продашь хоть на лавочке у дома.

Совет: делайте своё дело круто. Если открыты к предложениям, не стесняйтесь это транслировать.

Когда откликаешься сама, что пишешь в отклике?

Если речь про Хедхантер, то сначала смотрю, что предлагает компания и что они хотят. Анализирую, умею ли я то, что они ищут. Если да, то добавляю эти навыки в резюме и откликаюсь.

Когда откликаюсь на вакансию в соцсетях, например, на чью-то сторис или в Телеграме, то просто пишу, что будет интересно поработать, и сама предлагаю сделать тестовое, чтобы они могли сразу посмотреть меня в деле.

Кстати, тестовое ー хороший лакмус. Если уже на стадии тестового чувствуете сопротивление, вам неинтересно, скучно и идет с трудом, скорее всего, работать придётся также. И наоборот, если распирает от идей, хочется стараться и показать свой максимум, то идти до конца есть смысл. Например, тестовое к продюсеру, куда я недавно откликнулась на вакансию, я делаю уже два дня. Мне нравится, и я стараюсь так, будто уже в проекте.

Независимо от того, куда я откликаюсь, я стараюсь писать кратко и по делу. Не пишу громких фраз и многообещающих результатов. Например, я никогда не пишу, что выведу вас в топ или приведу миллион подписчиков за месяц. На старте такие вещи обещать по меньшей мере странно. Не перечисляю весь свой опыт, если в вакансии нужна конкретная сфера.

Мой совет: внятно напишите, что умеете и куда откликаетесь. Укажите, есть ли опыт. Если его недостаточно, скажите прямо, но предложите полезные навыки «сверху». Например: «Опыт работы в СММ не 3 года, а два месяца. Но за это время сделал пять запусков, настроил рекламу, которая за неделю принесла 100 продаж, и снял три вирусных Тиктока» — при условии, что вы реально это сделали.

Три совета тому, кто только пришёл в профессию эсэмэмщика.

Первый — пробовать. Идти и пробовать, не бояться.

Второй — заявлять о себе и много общаться. Связи и коммуникация всегда на руку.

Третий — круто разбираться в теме. Не утыкаться в одно узкое направление. Если говорить про эсэмэмщика, то это человек, который сегодня интересуется политикой, завтра модой, а через неделю — озеленением. Ну или куда вас ещё занесёт. Я к тому, что вы должны быть разносторонним человеком, интересоваться всем. Включать в свой ежедневный рацион новую инфу постоянно. Обучаться и прокачиваться.

Дай совет, как работать в кризис и панику.

Если честно, с паникой я проходила все этапы с отрицанием, торгом и принятием. Я поняла, как мы все можем быть не защищены. Эта ситуация меня очень замотивировала. Показала, что надо работать ещё больше. Я очень люблю выражение: «Если не знаешь, что делать — приседай. Всё плохое закончится, а накаченные ягодицы останутся».

В работе то же самое. Знания и навыки никуда от тебя не денутся. Я стала искать новую информацию, читать, что забыла, прокачивать то, где вижу пробелы.

Я понимаю, мы не в силах повлиять на текущую обстановку. Но мы сами выбираем, какими хотим из неё выйти. Среди маркетологов читала Зуевича. Он говорил, что сейчас начнётся жёсткий отбор специалистов. Я с ним не совсем согласна, так как считаю, что отбор был всегда. Всегда были хорошие, плохие и те, кто просто забежал в профессию и вышел. Только твой выбор, кем ты будешь себя чувствовать и куда расти.

Я хочу расти. У меня глобальные планы. Да, я не могу выстраивать их также спокойно, как раньше, что-то придётся отложить, а крупные покупки перенести на попозже. Но есть то, на что я могу влиять — мой уровень жизни, доход, развитие. Это в моих силах: идти и делать.

Ещё, в это непростое время для себя, я нашла колоссальную поддержку в работе со специалистом. Она сказала интересную фразу: «Всегда во времена тяжелых состояний, в кризисы и 90-е, те, кто хотели, богатели, влюблялись, женились и рожали детей. Жизнь была всегда. Сейчас наша задача — повлиять на то, на что мы можем повлиять. Нашу зону ответственности никто не отменял». Я решила выбрать этот путь. Есть моменты, на которые я могу повлиять, и я хочу в этом участвовать. Хочу продолжать строить свой мир, даже если вокруг творится хаос.

Наниматели

Александр Табернакулов,
эксперт в контенте для IT-компаний

Этапы отбора

При отборе на пишущие вакансии я сначала даю кандидату творческое задание, где надо написать текст с нуля или отредактировать черновик. Так я вижу, насколько человек владеет русским языком и грамотно пишет. Если соискатель проходит этот этап, то мы встречаемся на собеседовании в Зуме. Я смотрю, как и что он говорит, как представляет будущую работу, чем интересуется.

Важно ли резюме

Я всегда обращаю внимание не только на то, что делал кандидат, но и на то, что сделал. Почти никто не описывает свои достижения — обычно пишут только про функции. Это тоже важно: ответ на вопрос, есть ли у кандидата нужный мне опыт. Но дополнительный плюс при найме, если соискатель описывает результаты, например: «Построил редакцию Дзен-канала из трёх пишущих редакторов. Каждый будний день мы выпускали по одному посту. Средний охват поста — Х, процент дочитываний — Y, средний прирост подписчиков — Z в месяц».

Софты и харды

Для меня важно, насколько чётко редактор отвечает на вопросы о своём предыдущем опыте. Плюс, если редактор честно описывает, что он умеет, а что нет. На собеседовании слежу за тем, насколько связно и внятно кандидат описывает функции и результаты на предыдущих местах работы.

Ещё интересуюсь, какие книги по редактуре и копирайтингу кандидат считает достойными. Расспрашиваю, какие достижения считает своей визитной карточкой.

Что касается хард-скилов, тут опираюсь на результаты тестового задания.

Тестовое

Мои тестовые — это всегда задачи, с которыми редакторы сталкиваются в повседневной работе. Самый частый косяк — небрежность и неаккуратность, когда не вычитывают свои же тексты перед тем, как отправить мне. Отказываю таким кандидатам сразу, без тени сомнения. Тот, кто неаккуратен в тестовом, неаккуратен и в работе.

Советы

На собеседовании и при отклике не стоит играть роль и выдавать себя за того, кем не являешься. Например, врать, что ты мастер UX-копирайтинга, когда весь предыдущий опыт — работа в местной газете.

Дарья Горячева,
руководит подбором персонала в онлайн-школе Фоксфорд

Этапы отбора

Для большинства линейных позиций существуют три этапа: онлайн-интервью с рекрутером примерно на полчаса, тестовое задание и интервью с будущим руководителем на час.

Важно ли резюме

Мы обязательно смотрим в резюме или портфолио: так легко сразу ранжировать кандидатов и наметить пул вопросов для собеседования. Опыт кандидата важен, но это не единственное, что мы хотим понять из резюме.

Например, мы смотрим, насколько компании, в которых работал кандидат, похожи на нашу по корпоративной культуре, ценностям, размеру и сфере. Потому что культура в классических банках, госсекторе или тяжёлой промышленности значительно отличается от культуры в EdTech. Скорее всего, если кандидат много лет проработал в таких отраслях, то адаптироваться к культуре продуктовых компаний в EdTech будет непросто: у нас всё быстрее и не так централизованно, больше свободы и ответственности, мы работаем с другими метриками.

Для многих вакансий важен опыт на конкретном рынке — B2B, B2C, B2G, потому что важно знать способы коммуникации на конкретном рынке. Например, крупная компания в B2B-сегменте может работать с десятком клиентов, а в B2C — уже с сотнями тысяч. На этих рынках абсолютно разные подходы к аналитике информации, метрики. Соискателям, которые работали на других рынках, может быть сложно адаптироваться к нашим объёмам. Отличаются и сами клиенты: в B2B решение о покупке продукта принимает не конечный пользователь, а в B2C — он сам. Поэтому тут важно, чтобы соискатель умел общаться с покупателем.

Софты и харды

Мы ищем выпускающих и продуктовых редакторов. И у первых, и у вторых мы оцениваем опыт работы с задачами, которые надо будет выполнять у нас: умение работать с разными медиа, понимание особенности текстов для каждой площадки, знание инструментов аналитики, отслеживание трендов и работа с ними. Продуктовые редакторы должны уметь коммуницировать с командой. Выпускающие — ещё иметь опыт поиска авторов. Ну и само собой, мы ищем грамотных людей, так как придётся работать с текстами авторов. Это основные харды, но, если соискатель разбирается в SЕО, запускал медиа с нуля, знает Вордпресс, его шансы повышаются.

По софтам мы ищем ответственных и внимательных к мелочам командных игроков с чувством юмора и развитой эмпатией. Они должны уметь принимать критику и быть самостоятельными в решениях.

Кроме скилов мы проверяем соискателя на соответствие нашим корпоративным ценностям: нацеленность на результат, умение работать в команде, гибкость, толерантность к ошибкам, открытость. Опытный рекрутер считывает нужную информацию просто во время разговора. Чтобы направить соискателя в нужное русло, мы задаём вопросы, из ответов на которые многое можно понять:

• Приведите пример, когда вы использовали обратную связь для улучшения своей работы.
• Расскажите о каком-то своём провале в работе. Опишите ситуацию: что привело к такому результату, какие последствия были.
• Что вы делаете, если понимаете, что приняли плохое или неправильное решение?
• Какие решения вы считаете самыми трудными?
• Вам нравится ответственность за принятие решений или комфортнее, когда это не на вас?
• Какое самое сложное решение вы должны были принять на работе? Что вы решили?

Тестовое

Фоксфорд ищет людей, которые могут вырастить аудиторию блога, выпускать интересные материалы и, продвигая наши продукты, привлекать в школу новых пользователей. Поэтому часто в первом задании мы просим рассказать, чем же плох наш блог сегодня, чего не хватает и что надо добавить, чтобы он улучшился. Нам важно, чтобы человек разбирался, что нужно той или иной аудитории, и знал, как добиться от неё целевого действия.

В одном из заданий мы даём соискателю карт-бланш в инструментарии и бюджете и просим пофантазировать, как улучшить наш блог за год. Человек с опытом подробно описывает структуру, дизайн блога, темы и форматы материалов. Тут сразу можно отсеять новичков, на обучение которых мы не можем тратить время в процессе работы.

Нам важна насмотренность кандидата, поэтому мы просим привести примеры классных бренд-медиа, проанализировать их плюсы, инструменты привлечения аудитории, способы продвижения. Так мы видим, что кандидат разбирается в рынке.

Важны не только резюме и тестовое, но и сопроводительное письмо. Мы видим, насколько живым языком оно написано, раскрывает ли мотивацию кандидата, ведь это тоже поможет понять совпадение по культуре. Сопроводительное письмо не должно быть формальной отпиской. Совершенно не впечатляют письма формата: «Добрый день! Прошу рассмотреть моё резюме на вакансию (ссылка). С уважением…» В хорошем письме соискатель должен рассказать немного о себе, релевантном опыте работы и дать ссылку на тестовое и резюме.

Советы

Обязательно подготовьтесь к интервью: почитайте о компании, изучите сайт, пробегитесь по вакансии, подготовьте вопросы. На интервью рекрутер даст возможность задать ему вопросы — не стесняйтесь уточнять любые детали. Вопросы кандидата отлично показывают его сознательность, вовлечённость и заинтересованность в вакансии. Видно, что ему по-настоящему важно в работе, что его волнует.

Главное правило для первой встречи — не притворяйтесь тем, кем не являетесь. Не нервничайте и не пытайтесь ответить правильно: если не знаете ответ, просто покажите ход своих мыслей. На большинство вопросов, которые задаёт рекрутер, нет правильного или неправильного ответа, рассуждения и аргументация важнее.

Помните: не бывает хороших и плохих кандидатов или вакансий — есть подходящие и неподходящие, в том числе по ценностям и мотивации.

Алина Соломенникова,
шефредит в Тинькофф Дата

Этапы отбора

У нас два этапа: письмо с откликом на вакансию и созвон в Зуме на минут 15. Этого достаточно, чтобы понять, подходит человек для задач или нет.

Важно ли резюме

Резюме в классическом понимании — родился, учился, работал, хобби — для редактора пережиток прошлого. На резюме иногда смотрят эйчары, но, если я ищу человека напрямую и выбираю кандидата сама, ни в каком виде мне оно не надо. Неважно всё, что не касается текущих задач. А всё, что касается, можно выразить тремя предложениями текста. Честно, я даже не открывала резюме, если видела их прикреплёнными к письму. Вместо резюме я смотрю на тестовое.

Софты и харды

В октябре 2021 года в редакцию Тинькофф Даты мы искали новых редакторов. Направление нашей редакции специфическое: мы пишем исследования на основе внутренних данных банка. Важно, чтобы человек умел формулировать гипотезы по теме, строить графики, анализировать тренды. Тут не подойдёт классический редактор в нашем понимании — мы искали дата-журналиста. Это относительно новое для России направление журналистики.

При отборе кандидатов я обращала внимание, есть ли база по дата-журналистике. Мне не так важно, где именно кандидат получил знания: окончил ВШЭ по направлению «журналистика данных» или курсы, а может, самостоятельно обучился. Были кандидаты без академического образования в дата-журналистике, но с крепким тестовым, а были студенты-журналисты, кто не разобрался в тестовом и сделал его поверхностно.

Тестовое

Я продумывала такое тестовое, чтобы оно занимало у кандидата минимум времени, от силы час-полтора, но при этом помогло бы мне увидеть, как человек размышлял, как оформил, есть ли в тексте логика.

Я ждала от кандидатов лаконичных, структурно оформленных тестовых. Я обращала внимание, какие недостатки находили редакторы в исследованиях и как предлагали улучшить. Были письма — разборы полётов. Из серии «тут не так, это я бы переделал, и вот тут как-то так себе». А обосновать, почему всё плохо, нормально не могут. Это сразу мимо. Мне нравилось, когда каждый тезис кандидат чётко аргументировал.

Были отклики, когда человек полностью игнорировал вопросы и гнул свою линию: рассказывал о себе и писал так, будто за один только отклик его непременно надо брать. Думаю, такие кандидаты найдутся при любом поиске. Это вопрос общей адекватности человека, мне кажется.

Приветственное письмо было первым фильтром, после которого я решала, вчитываться в тестовое или нет. Обычно, если по письму я чувствовала, что человек не подходит, то тестовое картины не меняло. Кажется, что письмо — фигня, так, приписка к главному. Но это не так: по нему сразу понятен стиль общения автора и то, как он будет вести задачи. Часто в письмах напрочь едет оформление — это некий маркер того, что, вероятно, в работе с этим человеком придётся тратить время на причёсывание текста. Но, конечно, я не отсеиваю кандидата только из-за вёрстки письма.

Советы

На собеседовании не надо давить на жалость, показывать нужду и писать то, о чём не спрашивали. Рассказывать стоит только то, что соответствует вакансии и описанным задачам. Если я пишу, что кандидат будет визуализировать данные, ставить ТЗ аналитику и выдвигать гипотезы, то в письме я жду, что кандидат подтвердит эти навыки так, что я пойму: он это всё умеет делать.

На собеседовании было не так много нареканий, потому что я приглашала ребят, которые мне понравились по письму и тестовому. Но всё же кандидаты сильно различались в одном — в умении задавать вопросы. В работе это важный скил.

Не бывает такого, что пришло ТЗ от заказчика, а редактор взял и всё понял, тем более когда речь о данных. Мы постоянно задаём кучу вопросов заказчику, аналитику, без этого нельзя.

На живом собеседовании сама я особо не вклинивалась с вопросами, а сразу просила редактора задать вопросы мне. Кто-то сразу говорил, что у него нет вопросов, всё понятно из вакансии. Это было странно, потому что спросить можно кучу всего: как устроен процесс в редакции, какой срок работы над исследованием, нужно ли самому собирать данные, какие доступы будут, кто составляет и рисует графики и прочие детали, по которым редактор может понять зону своей ответственности и порядок работы с другими. Из шести кандидатов только двое сразу же начали вникать в процессы и спрашивать меня об этом. Для меня это знак: человеку важно понять его роль, важно увидеть, от кого ещё будет зависеть его работа. Я понимаю, что в работе над задачами автор будет так же дотошно приставать с уточнениями к другим. Это суперскил.

Кристина Гордон,
отвечала за подбор в Палиндроме и в контент-агентстве закрытого типа

Этапы отбора

Я считаю, что лучший отбор — двухэтапное собеседование. Первый — в Зуме с эйчар-специалистом, второй — в офисе с руководителем и редактором.

На первом этапе идёт чисто технический отбор — какой опыт в портфолио, насколько он релевантен. Это помогает сэкономить время и отсеять заведомо не подходящих кандидатов.

На втором этапе уже начинается прицельная коммуникация с человеком. Разбираем выполненное тестовое, узнаем детали сложных ситуаций из предыдущего опыта, моделируем новые. Проверяем, как человек умеет настраивать процессы работы, владеет ли навыком переговоров и внутри команды, и с внешним заказчиком.

Важно ли резюме

Я обязательно смотрю резюме, чтобы понять, на что соискатель ставит акценты в работе — описывает процессы, перечисляет свои заслуги, — на что готов ради работы и чем может подтвердить свои амбиции. Грубо, всех кандидатов можно поделить на две группы: процессники и результатники. Процессники обычно перечисляют, чем занимались. Результатники рассказывают, чего достигли, какие задачи решили. Первый напишет, что работал в редакции известного банка. Второй — о том, как поднял продажи кредитных карт через блог этого банка.

Софты и харды

Важен опыт работы с текстами, потому что с нуля не обучаю. А вот профильное высшее образование не главное. Можно и из другой сферы вырасти в классного автора и редактора. Дополнительный плюс — развитая коммуникация: переговоры, согласования, презентации, опыт интервьюирования и тому подобное. Когда у человека нет проблем с общением, он адекватно обсуждает задачи.

Отдаю преимущество тому, кто пишет в инфостиле. Как минимум это поможет сотруднику и главреду говорить на одном языке. Как максимум означает, что человек умеет работать со структурой текста и подачей материала.

Хорошо, если соискатель умеет работать автономно, принимать решения в нестандартных ситуациях, брать на себя ответственность. Такой человек не растеряется, если вдруг главред заболел или уехал в командировку, и самостоятельно расставит приоритеты и выдержит дедлайны.

Тестовое

В тестовом я всегда обращаю внимание на то, как человек строит логику решения задачи. Это видно и в тестовом задании, и в том, как он предлагает реализовать задачу.

Хорошо, когда человек даёт примерный пошаговый план: редактор — этапы работы с авторами, автор — структуру будущей статьи или разбивку по блокам. Классно, если показывает приоритетность — какие шаги обязательны и сколько на них потребуется времени, а какие можно отложить или вовсе пропустить. Совсем замечательно, когда человек чётко аргументирует свой выбор и предложенный план. Например: если мы сделаем это, то результат будет вот такой, а если упустим вот такую деталь, то риск будет здесь.

Если есть сопроводительное, то из него можно увидеть, как человек ставит себя относительно потенциального работодателя. Я хочу видеть самостоятельного человека. Это означает общаться на равных: человек не будет дожидаться указаний, а сам задаст нужные вопросы или придёт с интересной идеей. Не возьму соискателя, который специально льстит или ведёт себя заносчиво.

Советы

Перед собеседованием подумайте, чего вы хотите для себя в компании в среднесрочной перспективе. Для меня будет классно, если вы планируете расти, а не просто писать тексты. Если вы умеете разложить свою жизнь на этапы реализации, то и с планированием в работе справитесь. А если хотите просто работать по заданию и ничего больше, мы не сработаемся. Отсутствие амбиций — это тупик и для сотрудника, и для компании. Так что не бойтесь задавать множество вопросов, проявляйте инициативу, беритесь за сложные задачи. Это поможет быстро вырасти.

Студенты

Светлана Брылёва,
редактор в «Бизнес-секретах»

Этапы отбора

У меня было не очень сложно. Я откликнулась на вакансию, выполнила тестовое и побеседовала с главредом. Меня попросили рассказать, в каких проектах я работала. Дальше я рассказала, какие статьи писала и как выстраивала работу с экспертами. Больше никаких вопросов мне не задавали. Наоборот, я спрашивала о том, как выстраивается работа в редакции и по каким показателям оценивают материалы. Собеседование прошло дружелюбно.

На собеседовании нужно всё время держать в голове, зачем сейчас с тобой разговаривают. Не надо говорить только про себя, а особенно про то, какой ты молодец и сейчас придёшь и изменишь мир. Если реально понимаешь, что в какой-то теме нет достаточного опыта, лучше так и сказать.

Я думаю, что всегда важна честность, потому что обман всё равно раскроется. Человек может сказать что угодно, но настоящие качества проявятся только в работе. Например, все знают, что пропадать и подводить людей — плохо. Но на собеседовании никто не расскажет, что пропадал на других проектах и всех подводил. Наверное, у тех, кто часто отбирает кандидатов, с опытом приходит интуиция.

Важно ли резюме

Когда я устраивалась на работу, у меня не было резюме. Был только отклик на вакансию и тестовое. В отклике я была честна и не пыталась прыгнуть выше головы, поэтому, думаю, меня пригласили на собеседование.

Софты и харды

Я сразу сказала, что сейчас не смогу стать крепким редактором, потому что не хватает опыта. Также рассказала о своём опыте переговоров. Мне кажется, это тоже сыграло роль: умение договариваться важно в любой профессии. Но я не очень верю, что на собеседовании реально определить софты кандидата. С хардами всё проще: можно дать тестовое задание и многое станет понятно.

Тестовое

Я откликалась на вакансию пишущего редактора в Тинькофф Страховании. Там было небольшое тестовое: написать текст для сториc про страхование, в нём рассказать про шуточную акцию и попутно о продуктах страхования. Я сделала упор на визуальную подачу, и, думаю, поэтому главред обратил внимание на работу.

Уже в личной переписке я скидывала примеры своих работ, и этого оказалось достаточно, потому что на большую позицию в редакции я и не претендовала. Думаю, меня взяли больше за софты, а харды я подтягиваю в процессе работы.

Советы

В отклике не нужно расписывать свою жизнь и рассказывать о совсем не релевантном опыте. Например, если ищут автора по финансам, не нужно писать, что раньше ты работал врачом. И не надо креативить: заказчик ищет человека, который решит его задачу, а не рассмешит. Не пишите, что ничего не умеете, но готовы научиться. Никто не хочет никого учить, люди хотят найти того, кто придёт и будет работать. Когда откликаешься на вакансию, сфокусируйся на задаче клиента и расскажи, чем можешь помочь.

Артём Тюрин,
главный редактор в агентстве
Firefly Salad

Важно ли резюме

В 2021 году за полгода я прошёл около пятидесяти собеседований и созвонов по проектам. И куда бы я ни устраивался, точно могу сказать: резюме и портфолио вообще не важны. Под портфолио я имею в виду солянку из тридцати работ.

Софты и харды

Важно, делал ли ты уже задачки, на которые тебя берут, или нет. Берут писать на Хабр — покажи статью для Хабра или айтишное. Берут шефредом, главредом — важен опыт подбора команды, запуска продуктов. Нужно сделать сайт — покажи какой-нибудь сайт. То есть нужны 1−2 максимально подходящих примера, а не 30.

Если по пунктам, то вот что важно работодателям из навыков:

• Понимание задачи и вопросы. Как работаю, насколько глубоко копаю тему, какие задаю вопросы. Что думаю о проекте как об информационном продукте — зачем, кому и какую пользу принесёт. Не редактура на уровне «слова подвигать», а верхний уровень.
• Что уже делал. Важно то, что создавал редакции, искал авторов, выстраивал процессы.
• Бэкграунд в темах. В айтишные проекты меня брали, потому что я айтишник.

Из софтов — надо задавать вопросы, быть любопытным и пытливым. Самое важное — надо быть адекватным, нормальным человеком.

Тестовое

Я за боевые тестовые! У меня лучше всего получается, когда говорят: «Вот тестовое, выполни, и мы его выпустим в блог или отдадим в дизайн». Тогда ты просто работаешь, как обычно с любой задачей.

Лучшие проекты — по знакомству или рекомендациям. И ещё важно — не быть в нужде, не торопиться. Работа, где вы полгода друг к другу присматриваетесь, будет удачнее проекта «горим, надо вчера».

Советы

Проекты, где я проходил собеседования с эйчарами, обычно не удавались. Они часто выдвигали на первый план какие-то другие вещи вместо пользы и релевантного опыта. В таком отборе были тестовые задания и куча этапов, где надо было повторять одно и то же. Например, три раза отредачить разные материалы и показать эйчару, экспертам и редакторам.

Самое важное — общаешься ты по работе над проектом или с работодателем на фултайм — фокус на клиенте. Условно, перестать болтать о себе и начать спрашивать у клиента, что ему надо, что у него горит. Если тебя нанимают на работу, надо узнать, какие задачи ты будешь выполнять, что сейчас срочно нужно закрыть, и в голове прикинуть, какие твои скилы под это подойдут.

Я бы порекомендовал людям, которые хотят исполнять свои планы и желания: задавайте вопросы, узнавайте о компании, действительно интересуйтесь проектом, любопытничайте и цените своих клиентов. Тогда всё будет хорошо.

Дарья Вильчук,
техноредактор в 2ГИС

Важно ли резюме

Резюме важно только для того, чтобы отследить хронологию, сколько лет на какой позиции специалист провёл.

Софты и харды

Харды редактора видны из портфолио, софты обычно выясняют на собеседовании. А фотки и то, чем человек дышит, смотрят в соцсетях.

Тестовое

Бывает, процесс найма в компании налажен, тогда всё прозрачно и складывается легко. Это становится хорошим опытом, так хотелось бы всегда. Но не всегда найм прост и понятен — об этом никто не предупреждает. Иногда выполняешь тестовое, и процесс затягивается. В таких случаях нужно отслеживать по внутреннему состоянию, стоит ли вакансия приложенных усилий.

Для одной компании я сделала два тестовых, прошла очное знакомство с эйчаром, где по её просьбе выполнила ещё одно задание, а на прощание получила: «Теперь мы вам пришлём нормальное тестовое. Сделаете хорошо — пригласим поговорить о деньгах с руководителем». Вышла я оттуда растерянной: бросать попытку на полпути неправильно — столько усилий зря, но путь к работе кажется слишком уж извилистым. И тут пришёлся к месту урок Синельникова про бюджет переговоров: я поняла, что мой бюджет превышен. Я не была готова вкладываться в дело ещё и закончила общение с той компанией.

В 2ГИС всё было легко и понятно. Во-первых, они сразу озвучили, сколько будет этапов отбора: тестовое, беседа с эйчаром, потом с главредом и ментором. Во-вторых, на встрече мы с эйчаром сверили, совпадают ли мои зарплатные ожидания с их вилкой. Если бы не совпали, не пришлось бы идти дальше. Такой подход вызвал у меня больше доверия: процесс найма прозрачный и сразу ясно, что тебя ждёт.

Советы

Уложить в голове, что это не экзамен, а диалог, поэтому отвечать надо честно, слушать внимательно, что непонятно — спрашивать.

Нет смысла казаться круче — надо показать, что есть на самом деле. Может выясниться, что именно твой набор качеств нужен в этом месте. Например, спрашивают, что любишь делать в свободное время. Не надо отвечать «перечитывать Толстого», если вместо этого залипаешь в Тиктоке. Смело говори про Тикток: вполне может быть, что им кроме редактора нужен ещё и продюсер для роликов!

Хорошо выяснить как можно больше про рабочий процесс: от кого приходят задачи, кто определяет сроки, есть ли коллеги, которых можно попросить о ревью, и прочие детали. Рассказать, где и как работал раньше, опять же без преувеличений и преуменьшений, как будто делишься опытом на митапе.

Если вопрос почему-то кажется неудобным, его точно лучше задать. Я допускаю, что меня могут посчитать алчной за вопросы о том, есть ли переработки и как они оплачиваются. Но лучше на собеседовании увидеть реакцию на острый вопрос, чем после устройства на работу.

Снова вспомню Синельникова: лучше всё записывать в блокнот. Я вообще на все встречи с блокнотом прихожу, мне так спокойнее. Когда ходила по собеседованиям, у меня там была шпаргалка с вопросами к работодателю прямо по блокам: процессы, задачи, обучение, рабочий день, ЗП, коллектив. Мне это помогало не забыть выяснить что-то. И, конечно, лучше сразу ответы записывать. После встречи выходишь — всё помнишь, а через пару дней сомневаешься: точно вот так сказали? Лучше не рисковать, а записать и потом подглядывать.

Александра Семёнова,
редактор в Яндексе

Я не собиралась менять сферу, но в 2021 году меня уволили после девяти лет работы. Тогда я уже заканчивала первую ступень школы, поэтому решила рискнуть и пойти в редактуру. Без опыта, статей и портфолио за три месяца я откликнулась на 50 вакансий в редактуре, выполнила 20 тестовых, получила 15 отказов, прошла шесть собеседований в Зуме, получила три предложения о работе, два из которых не приняла.

Отбор во всех компаниях построен по-разному, но в компаниях, где я общалась с эйчарами, обычно всё шло в никуда: и компании не получали сотрудника, и я — обратную связь. Если же разговаривала с редактором, то было понятно, куда двигаться дальше. Самый понятный для меня отсев — проверить харды через отклик и тестовое, потом софты — на собеседовании.

Важно ли резюме

Резюме должно висеть на работном сайте и рекламировать вас работодателям. Но обычно все хотят портфолио или хотя бы парочку статей. Резюме может быть важным, чтобы вас пригласили на собеседование, но без реальных навыков оно работу не принесёт.

Софты и харды

Думаю, самый важный хард — не просто быть грамотным и знать, где ставить длинное тире и правильные кавычки, а быть экспертом в одной или нескольких темах. Работодатели не ищут тех, кто сможет разобраться в чём-то. Им нужен человек, который уже разобрался и умеет. Например, я юрист и не разбираюсь в сложных понятиях из IT. Поэтому я и откликалась на вакансии, где требовалась подкованность в праве.

Из какой бы сферы вы ни приходили, на ваши знания есть заказчик. Строили ракеты — пишите на эту узкую и смежные с ней темы. Возможно, поиски работы займут больше времени, но оно того стоит.

Из софтов главный — вменяемость и способность читать требования вакансии и тестового. В отклике не нужно растекаться по древу и рассказывать, почему в три года решили стать великим писателем. Ну только если просят.

Если хотят три ваши лучшие статьи, приложите ровно столько. У Насти Зубаревой, бывшего главреда Палиндрома, есть отличный пост на тему конкурентного преимущества соискателей. Она рассказывает, что иногда просто смотрит количество ссылок в отклике. Письма, где не три ссылки, а больше или меньше, она порой просто не рассматривает: автор либо не умеет читать, либо, что хуже, не считает нужным выполнять требования редактора.

Тестовое

Мне запомнились тестовые из двух вакансий в Яндексе. После одного из них стала там редактором. В Яндексе первый этап — тестирование по русскому языку. Чтобы его пройти, надо не тормозить, быть грамотным и уметь анализировать. Сначала я читала все вопросы на странице, а потом отвечала, иначе рисковала застрять и не успеть. После успешного тестирования присылают тестовое задание.

Для рекламных сервисов просили изучить и улучшить существующий кейс. Я же вместо нового решения просто раскритиковала старое — тут не так, ну кто так делает? — и поменяла местами фотографии и блоки, потому что нас же в школе учили управлять вниманием читателя. Думаю, по этой причине и не прошла этап тестового: компании нужен был человек, который не позорит чужую работу, а умеет делать свою.

На юридического редактора просили написать маленькую статью на предложенную тему и обосновать, почему по такой структуре и на таких источниках. Если на рекламных сервисах мне не хватило хардов и я чуть-чуть подвисала, то тут проблем не было: я ж юрист.

Советы

Не стоит пытаться выглядеть лучше, чем есть на самом деле: это мешает отвечать на вопросы и показывать себя с лучшей стороны. Если нервничаете, честно признайтесь будущему руководителю, что можете страшно тупить, потому что волнуетесь, и страх уйдёт.

Советую не врать. Не бойтесь каверзных вопросов — каверзными их делает только ваш опыт. Будьте честными, но тактичными, не погружайтесь в тернии прошлого, например, отвечая на вопросы про предыдущих работодателей. Помните: напротив вас такой же человек, у него нет задачи вытрясти всю душу. Абстрагируйтесь от бытовых проблем и прошлого: важны только вы как специалист.

Как бы ты себя охарактеризовала?

Много думала, кто я такая, и поняла: я создатель. Мне нравится работать над картиной, иллюстрацией, логотипом, самолётом или чем-то промышленным. Сейчас как раз учусь на дизайнера транспортных средств.

Что ты считаешь своим главным достижением?

Мне кажется, оно ещё впереди. Но есть достижения, которые меня греют. Например, я среди восьми лучших выпускников Бауманки 2020 года, финалистка «Студент года — 2018». Не могла поверить, когда сказали, что я в финале, потому что в Бауманке столько умных, интересных людей. Никто с кафедры дизайна до этого в финал не проходил.

Почему выбрала профессию промдизайнера, когда пришло время поступать в вуз?

Когда я поступала, мне очень нравилось работать с тем, что можно потрогать, например с макетом самолёта. Вдобавок промдизайнер — очень комплексная специальность. Например, у нас была задача придумать капсулу, куда человек заходит для медицинской диагностики. Нужно было подготовить концепцию объекта, разработать форму, продумать взаимодействие с человеком, сделать 3D-модель и визуализации.

Помимо универа, ты ещё где-то училась промдизайну?

По промышленному дизайну я курсы не брала, но многому научилась в студиях на реальных проектах, при работе с заказчиками. Вообще я прошла больше десяти курсов от разных компаний, например бизнес-курсы «Скорость» и «Сотка» в «Лайк Центре». Ещё училась иллюстрации в «Браш Гуру», дизайну интерфейсов в «Контентед» и анимации в школе рисования «Пиксель».

Насколько реально из другой сферы дизайна перейти в промышленный и что для этого нужно?

Сложно. Что-то, конечно, можно наработать со временем, но лучше получить специальное базовое образование, чтобы усвоить подход и наработать специфичные навыки. Из промдизайна в интерфейсы и графдизайн перейти легче, потому что все базовые знания для этого уже есть.

Я знаю, что ты и сама уже обучаешь. Расскажи, как и где.

Я часто бывала спикером на конференциях и курсах: обучала преподавателей промдизайна в «Кванториуме» в «Сколково», выступала в Бауманке лектором по дизайну, учила верстать, делать плакаты, логотипы.

Периодически получаю сообщения от людей, которые нашли моё видео на Ютубе о том, как сделать макет самолёта. Думала открывать свою школу, но решила: пока это не то, на чём хочу фокусироваться.

Ещё я была руководителем в нескольких проектах: ведёшь проект и по ходу нужно кого-то из участников доучивать и направлять. Это тоже похоже на преподавание.

В целом преподавать мне очень нравится. Мне легко общаться с людьми. Я скорее экстраверт, чем интроверт. Днём, по крайней мере.

Расскажи, зачем участвовала в олимпиаде «Я — профессионал» и что она тебе дала?

Студенткой я вообще участвовала во всём, в чём можно. На олимпиаду готовила проект дирижабля. Сделала хорошие рендеры, презентацию, даже макет, хотя он не требовался. Макетом проще думать и легче прийти к решению формы.

На олимпиаде были отдельные категории дизайна: промышленный, интерьерный, коммуникационный. Потом организаторы объединили все эти категории, и получилось, что я победила во всём направлении «дизайн». Так случайно стала лучшим дизайнером всего российского бакалавриата 2020 года.

Обычно я не нацеливаюсь на выигрыш, не жду его. Участвую ради процесса, чтобы напрячь все силы и сделать то, что иначе не сделала бы. На олимпиаде я попала в среду, в которой комфортно развиваться. А ещё мне заплатили за выигрыш — купила новый ноутбук.

Дирижабли, которые ты представляла на олимпиаде, были учебным проектом?

Нет, проект был рассчитан на внедрение. Для этого мы с партнёром основали в 2020 году стартап TFA (The Future of Airships) и собрали команду, которая базировалась в Бауманке. За год успели провести большое исследование, собрать несколько систем дирижабля, типовую схему его конструкции, подготовить макеты, получить несколько патентов.

Чтобы понять состояние рынка дирижаблей, пообщаться с инвесторами, узнать о конкурентах, организовали круглый стол на мероприятии HeliRussia в «Крокус Экспо» весной 2021 года.

Но я ушла из проекта, сейчас он продолжает двигаться без меня.

Почему ушла?

Был период депрессии. Я тогда не могла очень много работать, решила, нужна пауза. К тому же у нас был конфликт с сооснователем.

Это одна из самых грустных тем для меня сейчас. Дирижабли были для меня тем, что я хотела бы продвигать в жизни. Потому что воздухоплавательные аппараты намного более перспективные, чем самолёты и вертолёты. Они экологичнее, удобнее, экономически более целесообразны. Над этим проектом было интереснее всего работать.

Делать плакат или логотип мне тоже нравится, но это не настолько большая задача, чтобы меня полностью поглотить. Летательный аппарат — это абсолютно другое, особенно когда ты собираешь команду, отвечаешь вообще за всё, что происходит. Ощущение, будто ты меняешь мир. Это намного сильнее вдохновляет, ради этого ты каждый день встаёшь.

В твоём портфолио есть и другие проекты. Какие из разработок в промдизайне реализованы в готовый продукт?

Корпусная мебель: шкафы, мебель для детских. Было произведено около ста шкафов.

Я делала корпус для нескольких маяков, установку для лаборатории.

С компанией Bawlton уже несколько лет сотрудничаем и сделали несколько итераций кухонного оборудования. Я разработала дизайн робота-повара и интерфейс для него.

Ещё делала для студии Славы Саакяна стенд, он был представлен на выставке «Армия — 2020». Заказчик — компания «Форт», стенд демонстрировал её продукцию.

Это то, что могу вспомнить сразу.

В промдизайне ты сотрудничала только с российскими клиентами или ещё с зарубежными?

С зарубежными тоже, из Штатов. У заграничных заказчиков требования выше, производство развито лучше, дизайнеров больше и конкурентное поле намного сильнее. Мне кажется, там делают проекты на более высоком уровне, чем в России.

Заказчиков в России намного меньше, чем за границей.

Ты ведь можешь работать на зарубежные компании дистанционно, разве нет?

Можно работать в промдизайне удалённо, но самый кайф — офлайновое присутствие. Когда делаешь прототипы, макеты ручек и смотришь, какая удобнее. Ты придумал кроссовок, а потом ещё 10 его модификаций. Технолог произвёл их все, и теперь нужно померить, потрогать. Можно делать промдизайн удалённо, но это просто заработок — не эмоциональное вложение в работу, а мне не хочется мелочиться на таком.

Переезжать ради промдизайна я пока не готова. На российском рынке можно хорошо обосноваться, если предлагать свою продукцию. У меня были попытки попасть в «Икею» и «Теслу», но пока не удалось.

На каком направлении дизайна ты сейчас больше фокусируешься?

На брендинге. В основном это комплексный брендинг: не только логотип, но и, например, футболки, сайты. Могу добавить промдизайн и сделать фирменные стенды или кружки.

Где-то полгода назад у меня был очень сильный кризис: я поняла, что мне не хочется делать коммерческий промдизайн. Я это хорошо понимаю и умею, но ощущение, будто это не то. Вот пример задач, которые может решать промдизайнер в России: дизайн корпуса для электроники, дизайн корпуса для робота, дизайн пульта управления для МЧС, — такие задачи часто падают. Они сугубо технические, очень локальные. А мне интересно что-то более эмоциональное: мебель или летательный аппарат — что-то цельное.

Мне кажется, одна из моих сильных сторон — метафорическое мышление, а для прома оно не особо нужно. Для корпусов необязательно переосмысливать образы. Поэтому я буду уходить к своим продуктам. Сейчас работаю над коллекцией своих ламп. Мне хочется, чтобы это было скорее искусство, чем утилитарный промдизайн. Ещё с коллегой делаем коллекцию свечей и подставок для них. Они тоже эмоциональные, отсылают к прошлому, создают уют.

В брендинге в России намного больше заказчиков, чем в проме. Больше спрос, более развитый рынок

Я так понимаю, ты прошла этап разочарования в промдизайне. Как это случилось?

Как раз когда была длительная депрессия.

Дело в том, что зарплата у промдизайнеров в несколько раз ниже, чем, например, у дизайнеров интерфейсов. Хороший, уверенный дизайнер интерфейсов может получать 300 тысяч рублей в месяц. Промдизайнер — вряд ли, если говорить про дизайн-студии. Это грустно.

Чтобы делать интерфейсы, нужно пройти трёхмесячный курс и научиться работать в Фигме. Она очень простая, интуитивно понятная, в первый же день можно что-то собрать.

Чтобы сделать станок, нужно четыре года учиться в вузе, и не только дизайну — теоретической механике, теории машиномеханизмов, сопромату… А потом ещё учиться всю жизнь. Нужно и форму понимать, и технологию, и конструкцию, и эргономику, и цветовые кодировки в станках, потому что они не как в нормальном мире.

Во мне тогда накопилось много эмоций, которые были задавлены работой с сугубо техническими задачами. Стало очень тяжело. Я уходила в арт, рисовала иллюстрации. Дала себе время, чтобы разобраться, куда пойду дальше.

Ты запускала мерч для тех, кто расстался. Это тоже был поиск себя? Расскажи историю проекта.

Идея возникла несколько лет назад, когда я рассталась с молодым человеком. Было очень больно и обидно, куча злости и на себя, и на него, и на то, что так произошло. Меня захлёстывала масса непонятных негативных эмоций. Все по-разному избавляются от них. Кто-то пишет музыку, кто-то — стихи, кто-то идёт к психотерапевту (это я тоже делала). Но мне очень нравится выражать эмоции через проекты. Подумала: было бы здорово сделать так, чтобы девушки выплёскивали свой негатив через одежду. Покупаешь футболку, походила в ней месяц, отметила на трекере расставания месяц — отдала эту футболку или выкинула. Так ты будто очистилась.

Но проект запустила позже, когда рассталась уже со вторым молодым человеком. Было бы странно делать футболку: «Ты первый в моём чёрном списке», когда рядом тот, с кем у тебя всё хорошо. Я думала: вот запущу проект, а вдруг мы расстанемся? Мы расстаёмся, и я такая: ну всё, это знак. Где-то за месяц появился и фирменный стиль, и фотосессия, оформили всё.

Я до сих пор не до конца поняла, было ли это арт-высказывание — сделать такой мерч, которого ещё нигде нет. Или это был бизнес. Я этот проект делала и запускала в бизнес-школе.

Сейчас не знаю, буду продолжать его или нет, потому что тема сложная и энергозатратная. Я решила: пусть сейчас остаётся аккаунт мерча в Инстаграме. Захочу — продолжу, а нет — по крайней мере, я попыталась и поверила, что могу такое создать.

Ты работала и в брендинге, и в проме, и в интерфейсах, и мерч свой создала. Какая самая прибыльная сфера в дизайне?

Вообще самое прибыльное — быть свободным художником, к которому обращаются ради того, чтобы он сделал что-то в своём стиле. Например, как Покрас Лампас.

Если говорить про работу в найме, если не ярко выраженный стиль, то самые высокооплачиваемые — дизайнеры интерфейсов. Там есть позиции на 400 тысяч рублей и больше.

У меня самый крупный проект был в промдизайне и стоил примерно 300 тысяч рублей.

Бралась ли ты за некоммерческие проекты?

Да! Бралась, и приходилось помучиться.

Вообще, если заказчик не готов платить, скорее всего, он не ценит твою работу. А значит, будет просить поиграть со шрифтом, с цветом, не знаю, с космосом, добавить блёстки на макет. Представь: сидишь за компьютером, рисуешь, а сзади стоит клиент, кладёт руку на мышку поверх твоей руки и двигает. Ты просто исполнитель.

Хотя у меня было несколько очень удачных некоммерческих проектов. Например, редизайн логотипа для волонтёрского отряда Центрального музея Военно-воздушных сил в Монино. Я там долго была волонтёром.

Было много успешных некоммерческих проектов в Бауманке. Я там работала в СМИ и делала афиши для внутривузовских мероприятий. Это оказалось очень хорошей площадкой для экспериментов, потому что ощущение такое: мне не платят — могу делать что хочу. Плюс раньше такие проекты были нужны, чтобы портфолио набить.

Что для тебя неудачный проект?

Мне кажется, когда ты себе что-то пообещал, а потом некачественно или плохо выполнил.

У тебя такие были?

Честно говоря, у каждого дизайнера есть проекты, когда он просит клиента: никому не говорите, что это делал я. Вроде начинается всё хорошо, и ты думаешь, что получится хороший результат, а потом что-то ломается. Допустим, заказчик вносит такие изменения, после которых всё рушится.

Ты обычно идёшь на компромисс и принимаешь такие правки?

Бывает, что проект очень нравится, прям откликается в тебе, с клиентом давние, хорошие отношения. Тогда можно сделать, как он просит, показать и сказать: я считаю, так будет хуже. И вы придёте к результату, который и тебя устроит как дизайнера, и его как владельца бизнеса.

Есть клиенты, с которыми ты поработал и больше не хочешь. Нет желания этот бизнес упаковывать, эмоции вкладывать. В таких случаях я обычно заканчиваю работу. Если нужно, адекватные правки мы делаем, неадекватные обговариваем, после этого прекращаем сотрудничать.

Иногда лучше просто сделать правки и закрыть проект, чем отстаивать свою точку зрения. Если это не суперважный для меня проект, я не буду биться за какой-нибудь слайд.

С точки зрения правок какая область дизайна самая изматывающая?

Логотипы. Однажды заказчик вносил столько изменений, что, когда мы доделали логотип, компании уже не было.

Я начинала с маленьких клиентов, которым нужен логотип за несколько дней. Это кошмар. Небольшой бизнес — два собственника и один работник. Они садятся и накидывают идеи. В итоге получается «франкенштейн», с которым тебе нужно что-то сделать. Лучше бы там было просто написано слово «лилия», чем эта лилия была бы в круге, и в ромбе, и с какой-то символикой, как герб. Иногда нужен хороший простой шрифт.

Есть такая фраза у клиентов: «добавить что-то интересное». Я представляю, как в «Икее» сидит дизайнер логотипа, к нему подходит собственник и такой: «Слушай, давай добавим на логотип стул, чтобы это было интереснее. Или шторы». Но ведь логотип должен быть лаконичным!

Заказчик вносил столько изменений, что, когда мы доделали логотип, компании уже не было

Как ты относишься к критике своей работы?

Больше, чем я, её вряд ли кто-то может критиковать. Но до сих пор остаётся сращивание с работой: кто-то сказал, что работа плохая и неоригинальная, значит, я плохая и неоригинальная. Наверное, любой творческий человек срастается с тем, что создаёт.

Правда, меня перестала сильно трогать эмоциональная критика в духе «всё плохо, некрасиво, неправильно, так никто не делает». Я повзрослела и поняла: если человек так говорит, он пытается за мой счёт повысить самооценку. Мол, продавил меня — чувствует себя молодцом. Такое я уже не воспринимаю. А объективной критики стало больше, как и хороших, опытных коллег. Они подскажут, чего я не заметила. Я приму это и сделаю лучше.

Чьё мнение о твоей работе для тебя самое ценное?

Двух моих главных преподавателей: Тимура Бурбаева, арт-директора Студии Лебедева по промдизайну, и Славы Саакяна, у которого я училась в Бауманке и в Высшей школе экономики. Он много работает с формой, у него своя дизайн-студия.

Ты завидуешь кому-то лично или профессионально?

Где-то год назад из-за того, что было в личной жизни, я фокусировалась на парах, у которых всё хорошо. Вот встречаются 9 лет, поженились, и я такая: «Блин… а вот я рассталась». Сейчас для меня отношения не являются чем-то гиперважным, не влияют на то, как я оцениваю свою жизнь.

С профессиональной точки зрения я смотрю на тех, кто свободно проявляется, выкладывает проекты и не думает, как на них отреагируют. Если можно это назвать завистью, я завидую тем, кто может свободно выражаться.

Что, по-твоему, важнее для дизайнера: вдохновение или дисциплина, талант или усердие?

Я очень долго верила, что можно сесть и сделать. Мне с детства нравится мужественная литература, например Джек Лондон, про преодоление себя, силу воли. Я профессионально 9 лет занималась плаванием, и самодисциплина мне хорошо знакома. Но не так давно я поняла, что если я просто расслабляюсь и доверяю тому, что из меня исходит, то проекты получаются намного лучше.

Я знаю дизайнеров, которые вне зависимости от вдохновения выдают результат. Но еслине вложить душу, если этот результат вытащить из себя, получается хуже.

Я отношусь к дизайну как к искусству. Нужно настроиться, подготовить атмосферу, сесть, чтобы было комфортно, походить подумать. Временами нужно ничего не делать.

Кому, на твой взгляд, не подойдёт профессия промдизайнера?

Тем, кому нужны чёткие требования. Заниматься дизайном — это как стоять в огромном поле, вокруг разбросаны брёвна и нужно собрать дворец. Очень много неизвестных. Эта профессия — я смотрела по коллегам, одногруппницам — не подходит тем, кто не может сымпровизировать, дофантазировать.

Есть дизайнеры, которые работают строго по требованиям, но их никто не знает, потому что они делают посредственные вещи.

Что для тебя самое трудное в работе?

Научиться отдыхать. Помню, на втором курсе я в макетной мастерской в Бауманке полгода с нуля делала макет самолёта. Просто нравится всё, что летает. Ко мне подошла девочка из магистратуры и говорит: «Ты так много работаешь, я тебя вижу на твоих парах, на наших, на дополнительных. Постоянно рисуешь, что-то проектируешь. Надеюсь, ты никогда не выгоришь». Я хорошо помню тот момент.

У меня было выгорание на пятом курсе. Очень сильное, но оно было связано не столько с дизайном, сколько с тем, что в целом происходило в жизни. Я привыкла, что работаю в дизайне на удовольствии, но тогда ничего не хотелось делать. Приходилось работать через силу, иначе подведу заказчиков или работодателя.

Каков главный дизайнерский грех?

Использовать Comic Sans. Этот шрифт был разработан для маленькой собачки, которая появлялась в интерфейсе в случае ошибки или для подсказки. Его создатель поставил задачу придумать дурацкий шрифт, лёгкий, игривый, только для собачки. Но теперь его повсюду применяют. Тот дизайнер страдает, потому что шрифт для собачки используется на плакатах и визитках, хотя абсолютно для этого не предназначен. И многие другие дизайнеры тоже страдают. Хотя если его используют непрофессионалы, то ничего страшного.

А главный принцип дизайнера?

Знаю, что бы я ответила год назад: главное — делать что-то для мира. Не оторванное от мира, а полезное. Но сейчас я скорее скажу: делать то, что чувствуешь, и дарить это миру. Это больше художественная задача. Это про самовыражение, переосмысление. Дизайнеры работают по-разному, и сейчас я проверяю, какой подход будет давать лучший результат.

Ты сейчас говоришь про свой путь в профессии, а я имею в виду базовый принцип для всех дизайнеров. Как «не навреди» у врачей.

Возможно, чувство меры.

Что ты обещаешь себе сделать или изменить в 2022 году?

Хочу принять себя такой, какая я есть в качестве дизайнера. Не пытаться брать заказы, которые делать не хочу. Не пытаться работать с клиентами, которые мне не близки по духу. Заниматься тем, что идёт изнутри. Уловить это, понять и довести до результата, которым я смогу делиться с людьми.

Как ты попал в Family Agency?

Я заочно был знаком с гендиректором Константином Котряховым. Мне про него рассказывал арт-директор «Беты», где я раньше работал дизайнером.

На тот момент Family Agency были почти единственными, кто занимался VR- и AR-технологиями. Именно это меня очень удивило: это был стык дизайна и новых технологий. Да и, чёрт возьми, меня вдохновило, что чуваки называются «Семья».

Ты из дизайнера вырос в арт-директора. Как это было?

Я работал в Family два года дизайнером. Понимал, что могу вырасти здесь в арт-директора, но он у них уже был. Я не знал, как мне здесь получить необходимый опыт и эту должность. Тогда думал, что это происходит по знакомству.

Когда я пришёл к ним из «Беты», то по привычке работал с утра до ночи. Мне было всё равно, что входит в мои обязанности. Я просто делал. Изучал процессы вместе с разработчиками. Сидел и смотрел, как они делают VR.

Почти сразу я получил свой первый проект с VR. Ничего не понимая, сделал его методом проб и ошибок на каждом этапе работы. Я горел. Наверное, это и заметили гендиректор и бывший арт-директор.

Через два года плотной работы мне сказали, что видят меня в роли арт-директора. Это было для меня странно, ведь многие дизайнеры работали в Family уже пятый год. К сожалению, я не дождался повышения: на тот момент, как мне казалось, выстрелил мой стартап, и я нашёл инвестора.

Я думал, что основная работа и стартап не могут существовать одновременно. У меня был бунтарский дух, и я очень легко принял решение об увольнении. Сейчас понимаю, что необязательно было уходить с работы.

Когда я понял, что мой стартап не удался, то снова оказался в поиске той самой семьи и куража в работе. До момента, пока не позвонил Костя: «Погулял? Давай обратно, будешь арт-директором». И вот я уже четвёртый год арт-директор в Family.

Что такое «семья» в рамках рабочих отношений и зачем это нужно?

Для меня было важно выстроить в Family трепетные отношения между сотрудниками. Когда видишь людей, которые помогают друг другу и работают рука об руку, то это мотивирует на работу и дизайнеров, и руководителей. Мы можем работать вместе, вместе ездить в отпуск, тусить в барах и ходить семьями друг к другу в гости. Это дорогого стоит!

Помимо отношений в коллективе, что ещё даёт Family своим сотрудникам?

Каждый сотрудник Family может получить развитие, если этого хочет. Например, мы даём обратную связь по работе и помогаем выстроить план развития для сотрудника. Так он понимает, что нужно сделать, чтобы расти дальше.

Стоит сказать, что мы не выстраиваем общие грейды на всех сотрудников. У нас происходит общение one to one. В ходе него мы выстраиваем план развития на год и понимаем, кто и куда хочет расти. К примеру, если человек хочет руководить, готов и стремится к этому, то мы сделаем всё, чтобы помочь ему достичь цели. Или, допустим, кто-то решил развиваться в 3D и анимации — мы купим курсы, нужное железо, наймём ментора.

Например, у нас два года работал дизайнер. Мы предложили ему повышение, если он возьмёт на себя больше обязанностей и будет расширять профессиональный опыт. Он загорелся и сейчас работает вторым арт-директором. Мы с ним параллельно разруливаем задачи.

Ещё момент: в Family любой сотрудник может предложить свой стартап, и это очень круто.

Зачем дизайн-студии нужны стартапы?

Это наша внутренняя инициатива, которая помогает выйти за рамки привычных интерфейсов. Это позволяет взглянуть на задачу совершенно под другим углом.

Мы пробуем технологию в дизайне. Если всё работает, то предлагаем этот продукт клиентам. Например, мы делали для торговых центров интерактивные стенды без тач-панелей.

Как-то сделали робота для поздравления клиентов, которым можно управлять удалённо и выбирать подарки.

Ещё работали над технологией, которая любой объект превращает в кликабельный. Даже листок бумаги. Нажимаешь на листок, а на экране что-то происходит. Магия!

Мы всегда стараемся быть на стыке технологий. Сейчас делаем приложение для трекинга тела, чтобы можно было примерить любую одежду на себя.

Как вы с помощью новых технологий сделали стенд для демонстрации автомобиля?

Коллеги из «Хёнде» сказали, что хотят стенд для выставки «Московский международный автосалон 2018». Нам нужно было сделать такой стенд, чтобы люди узнали об автомобиле «Хёнде Санта Фе» и его преимуществах, записались на ТО и купили автомобиль.

Мы сделали стенд с игрой. В игре человек управляет автомобилем, который едет через препятствия. Для этой игры мы использовали технологию Mind Wave. Это устройство считывает мозговую активность. Чтобы ехать, нужно думать о том, что твой автомобиль едет. Ну или о чём угодно. В игре три уровня, в конце каждого мы выдавали факт об автомобиле. После прохождения игры гости получали в подарок бутылку кока-колы.

Это что-то новое, с чем мы никогда не работали. Все остались довольны: записей на ТО, тест-драйвы и покупок автомобилей было очень много.

Для «Киндер» вы делали глобальный проект. Что там было?

Этот проект был посвящён теме животных, которые занесены в Красную книгу. Нашей задачей было глобально повысить продажи и заинтересованность в продукте. Плюс познакомить детей и их родителей с животными, которые нуждаются в охране.

Началось всё с того, что мы делали чат-бота, который выбирал победителей викторины. Пользователи регистрировали три чека, отвечали на вопросы викторины из приложения заказчика и получали гарантированные призы прямо в чат-боте. Гарантированные и еженедельные призы были частично разработаны в Family. Главным призом стала поездка всей семьёй в Кавказский заповедник в Сочи.

Это крупный проект, в котором был задействован каждый сотрудник Family. Помимо бота и подарков, мы сделали ТВ-ролик и рекламу для интернета, разработали баннеры для улицы и другие POS-материалы.

Как появляются идеи для проектов?

Я думаю, как и у всех. Любая идея — это решение какой-то проблемы. Если проект не решает никакой проблемы, то это плохой проект. В больших компаниях в стартапах люди часто рисуют красивую картинку, забывая о том, зачем именно они это делают и для кого.

Какие ещё есть риски, когда создаёшь проект внутри компании?

Не каждому руководителю будет интересно этим заниматься. Точнее, между тратой ресурсов на бизнес и на сомнительную идею почти каждый выберет первое. Также всегда существует человеческий фактор. Неподготовленные к внезапным сложностям люди перегорают на своих же проектах. В итоге потраченные ресурсы компании уходят в никуда.

С какими проблемами ты как руководитель сталкивался на этапе разработки стартапа?

У нас появились команда и финансирование. Потом из-за того, что один человек подвёл, другой человек подвёл, проект вовремя не запустился, и инвестор в какой-то момент отвалился.

Я понял, что главное в любом стартапе — это доводить его до конца. Должны быть методичность и отсутствие страха, что сделаешь что-то плохо. Надо просто делать, и всё.

Неважно, сколько таких идей уже реализовано, кто тебя кинул. Нужно просто методично продолжать работать. Потому что много идей было, кому-то говорил про них. Говорили: «Круто-круто!» — а потом через год эту идею реализовал кто-то другой. Потому что много крутых ребят, которым одна и та же идея в голову приходит. Просто кто-то делает, кто-то нет.

Должны быть методичность и отсутствие страха, что сделаешь что-то плохо. Надо просто делать, и всё

Ты прошёл путь от дизайнера до арт-директора, параллельно работаешь над стартапами. Что тебя заряжает в работе?

Будем честны. Во-первых, деньги. Но если бы это были только деньги, я бы давно работал в стартапе на Кипре. Если ты видишь, что финансовый рост — это единственное, что даёт компания, то рано или поздно начнёшь задумываться об увольнении.

Второй момент — команда. Если видишь кучу людей, которые заряжены работать, помогать и делать, то они вдохновляют.

Третий момент — это развитие. Благодаря ему ты понимаешь, что тебе нужно сделать, чтобы расти дальше. Многие арт-директора задумываются, как растить сотрудников, но забывают, что им самим тоже надо развиваться.

Как ты понимаешь, куда развиваться дальше?

В моём случае есть Константин Котряхов, генеральный директор Family. Если к нему придёшь с просьбой, то он выстроит перед тобой такой план развития, которому будешь и ты рад, и он. Потому что ты сможешь делать вещи, которые принесут тебе радость и развитие, а компании — ещё больше пользы.

Как думаешь, какова точка развития генерального директора?

Его точка развития — собственная компания. Когда проектов становится больше, людей в компании прибавляется, обороты растут — это вдохновляет его идти вперёд.

Плюс Константин может пройти какие-нибудь курсы, например баухауса. У него нет рамок. Он делает всё, что ему интересно. Притом у него двое детей, жена, компания, в которую он ездит каждый день, встречи. Иногда смотрю на его расписание, не понимаю: как он живёт?

Это очень круто — понимать, что во главе компании стоит такой человек. Ты на него смотришь как на старшего брата. Он, наверное, мой суперавторитетный человек. За него в огонь и воду.

У него нет рамок. Он делает всё, что ему интересно. Смотрю на его расписание, не понимаю: как он живёт?

Кто тебя вдохновляет?

Если говорить, кто замотивировал, то это Михаил Розов, с которым мне довелось поработать один месяц. Мы с ним познакомились на «Дизайн-выходных», это выездные лекции для дизайнеров. Помню, захожу в комнату почиллить. Там Михаил Розов сидит за компом, не просто теорию рассказывает, про 3D, как это используется в дизайне, почему дизайнеры должны знать 3D. А ещё одновременно делает дизайн, показывает, как работать в программе: «Тут такие эффекты. Здесь можно добавить физики, это всё ещё падать будет». Я сижу и думаю: «Вот это заряженный чувак».

После «Дизайн-выходных» мы с ним переписывались. Позже, когда я был в поисках работы, я показал ему портфолио. Но придя к нему в компанию, я понял, что там ещё нет структуры: не было коммуникации менеджеров и дизайнеров, не было распределения рабочего дня, задач и ответственности между сотрудниками. Я не знал, к кому обращаться. Все обращались к руководителю, Мише Розову, хотя у него у самого куча дел.

Его не интересовало, умеешь ли ты работать в 3D или других программах. Ты просто должен решить задачу. Он как-то пришёл и говорит мне: «Сделай, как в „Матрице“», — и уходит. Я сделал, показываю. Он говорит: «Ты опоздал на час, я это клиенту уже не покажу». Мы уладили этот момент, но на следующий день я сказал, что увольняюсь. Понял, что не могу работать в таком темпе.

Ещё один человек — это генеральный директор Family Костя Котряхов, суперспокойный руководитель. У него нет проблем, которые он не решил бы. Он как будто бы всё знает. И вот он стал человеком, за которым я сейчас иду.

В целом мне не то чтобы нужно идти за кем-то. Меня мотивируют проекты других профессионалов. Если я вижу хороший готовый продукт — я хочу попробовать сделать не хуже.

Лизавета Дубовик — научный коммуникатор. Занимается медиа и коммуникацией в сфере медицины, здоровья и самочувствия. Помогает медицинским брендам запускать свои издания и контент-маркетинг. Руководитель офиса медицинских проектов КБ Палиндром. Была главным редактором «Купрума» — самого большого доказательного издания о здоровье на русском языке.

Каким был путь в научную коммуникацию?

Меня всегда привлекала наука, потому что дома был некоторый культ науки. Мои родители музыканты и хорошо разбираются в искусстве, но при этом всю мою жизнь они очень активно топили за то, что наука превыше всего. Дома всегда была научная повестка, меня воспитывали в ней и прививали любовь к физике.

В школе я увлекалась журналистикой, текстами, делала школьную газету. Как это бывает, когда поступаешь в университет, приходится выбирать из того, что есть. Я родом из маленького посёлка, из годных по подготовке предметов, благодаря хорошей учительнице, у меня был только немецкий. Я поступила в Минский иняз на факультет межкультурных коммуникаций, на специализацию связи с общественностью.

Тогда я не задумывалась об этом всерьёз, но сейчас понимаю, что всё шло к тому, что я буду работать с медициной. В школе я училась в биологическом классе, при этом не собираясь быть биологом. В университете у нас была вторая специализация — перевод. Я переводила разную медицинской документацию, например, карты детей, которых куда-то отправляли лечиться. Так что я была погружена в контекст того, как правильно говорить про медицину на разных языках. После университета я не работала в этой сфере, а пошла в ИТ, как все люди моего возраста.

Какое получали дополнительное образование?

В какой-то момент я захотела продолжить образование и начала поглядывать в сторону магистратур. Мне попалась на глаза программа по научной коммуникации в ИТМО. Это был первый набор и всё выглядело достаточно сомнительно, но я решила попробовать. Брали тогда десять человек. Я из Беларуси, нужно было лететь в Петербург сдавать экзамен. Я нашла эту магистратуру за две недели до сдачи экзамена, подготовилась, изучила всё.

Мне были очень интересны мегасайенс-проекты, типа ЦЕРН и ИТЭР. В России есть Объединённый институт ядерных исследований, и у них есть несколько коллайдеров, это очень впечатляющая вещь. Меня очень привлекала физика, новые способы добывать энергию через термоядерные реакции. На этом вдохновении я выехала на экзамене и поступила в магистратуру. Всё бросила и уехала учиться.

Магистратура оказалась отличная. Был один курс, направленный на то, чтобы погрузить нас во все аспекты науки. К нам приводили разных учёных и они рассказывали про свою работу, начиная от какой-нибудь суперзамудрённой инфохимии, заканчивая лингвистикой.

На одну из таких встреч пришёл Илья Фоминцев. Тогда он был исполнительным директором Фонда профилактики рака, сейчас они называются Фонд медицинских решений «Не напрасно». Он пришёл рассказывать про онкологию и образовательные проекты в этой области. Я так загорелась, что пошла к ним на практику и осталась там работать. Буквально за первый семестр у меня фокус сместился с физики и мегасайенс на медицину, образование и коммуникацию о здоровье в России. Я погрузилась во всю проблематику.

Онкология — лучшая область, чтобы понять, как на самом деле всё сложно. Благодаря такому погружению, я написала магистерскую диссертацию про доверие и коммуникацию в медицине. Ещё мы с одногруппниками помогли фонду сделать своё медиа для онкологических пациентов, их близких и немного для врачей. «Профилактика медиа» — это первое медиа, которое я сделала. В России практически все медицинские медиа делаются немного для врачей, потому что порой им просто неоткуда брать хорошую информацию. Таков был путь в научную медицинскую коммуникацию.

Приходилось ли работать в другой сфере?

У меня был странный период, когда я три месяца работала в футбольном клубе «Зенит». Я очень сильно устала от онкологов и онкологии в фонде. Засомневалась, нужно ли мне всё это, захотелось сменить фокус. Тема медицины слишком животрепещуща, тяжела и местами раздражает, а я всегда очень любила футбол. Меня взяли в «Зенит» работать с благотворительностью. После первого месяца я поняла, что хочу обратно в медицину, не могу без этого.

Я уволилась в никуда, за месяц нашла работу. Меня позвали в «Севергрупп Медицина», где сначала я занималась созданием редакции для контент-маркетинга самих брендов, которыми управляет «Севергрупп Медицина», а потом там же вместе с Палиндромом мы сделали «Купрум». Через год после появления «Купрума» я решила серьёзно заняться издательской деятельностью и так попала в Палиндром.

Какие есть сложности в работе с медициной?

Сразу скажу, у меня это не было связано с жалостью, с тем, что люди страдают и умирают. Это объективно грустно и по-человечески очень нехорошо, но, глядя на какие-то большие статистические данные, я понимаю, что, к сожалению, такое происходит. Это может и меня не миновать. У меня, наверное, есть необходимый для такой работы внутренний барьер, я никогда особо не подпускала эмоции близко к сердцу, когда делала материалы об онкологии.

Для людей, которые заболели, нужно создать хорошие условия, чтобы было больше шансов выздороветь и поддерживать хорошее качество жизни. Все проблемы упираются в эти условия.

Я очень много работаю с врачами и часто, особенно когда я занималась онкологией, мы натыкались на нехорошие истории, когда клиники наживаются на надежде, обещают людям вылечить их. Сюда же относятся истории про Израиль и Германию, которые сводятся к тому, что людей лечат такими же как и в России методами, только обращаются с ними по-человечески. И за это готовы платить.

Из этого исходит другая тема, что наша медицина — это какая-то бесчеловечная машина. Конечно, не везде. Появляются очень классные клиники, команды в государственных клиниках. Отдельные островки, где к пациентам, относятся как к людям, которые тоже принимают решения, которые пришли со своей проблемой и отвечают за свой организм.

Но это пока ещё капля в море, потому что вся остальная система — это дикий патернализм со скрыванием диагнозов от пациентов, потому что так попросили родные. С одной стороны это система не признает факт, что врачи — люди, которым нужна и забота, и поддержка, а не просто какие-то бумажки и постоянная угроза уголовки. А с другой, что пациенты тоже люди, которым нужна поддержка, которые не нагуляли себе тут метастазики. Всё, что с ними происходит, — происходит под их ответственность и пугает их.

Это очень странно, но в России эти моменты во многом начинают решаться через коммуникацию. Например, у Фонда медицинских решений «Не напрасно» было несколько инициатив. Есть большая школа — Высшая школа онкологии, где врачей-онкологов учат правильно общаться с пациентами, лечить их с точки зрения доказательной медицины и современно подходить к вопросу организации помощи. У фонда есть ещё лекторий, есть медиа.

Получается, что проблему организации медицинской службы мы решаем через коммуникационные практики. Это интересно с точки зрения моей профессии, но это абсолютно нездоровая схема с точки зрения жизни. Есть моральный груз того, что ты тащишь на себе решение всех этих проблем.

Очевидно, что можно помочь всем, договориться, услышать, начать по-другому понимать, начать по-другому относиться, стимулировать пациентов что-то требовать, обратить внимание врачей на то, что в головах у пациентов, что нужно учиться коммуникации. Всё это делает коммуникатор. Но будто бы в нормальном мире для этого нужна полноценная медицинская служба.

Чтобы выздороветь, нужны хорошие условия. Все проблемы упираются в эти условия

Почему в России много плохих врачей?

Недавно я была на презентации одной классной книги, чтобы ответить на вопрос, пересказываю слова врача-автора. Ему задавали вопрос, почему так происходит, что в России так много плохих врачей, которые назначают всякую ерунду, противоречат друг другу в диагнозах, работая в одной клинике. Он сказал, что виной всему отсутствие института лицензирования врача. Нет врачебной инстанции, которая следила бы за такими случаями и наказывала.

Ненормально, что государство судит врачей за врачебные ошибки. Врачебные ошибки — это часть работы. Например, в США клиники обязаны у себя на сайтах публиковать информацию о врачебных ошибках, чтобы пациентам проще было принять решение, куда им пойти. А у нас бывает, что по отчётам в каком-нибудь госпитале просто не было медицинских ошибок. Это нездоровая тема с нарушением законов физики.

У нас нет лицензирования врачей. Есть лицензирование клиник, то есть, грубо говоря, помещения. В это помещение берут на работу людей с хорошим образованием и людей с дипломной работой на кафедре гомеопатии. Если вторые ведут себя некорректно, например, прописывают гомеопатические препараты или лекарства с недоказанной эффективностью, с этим ничего нельзя не поделать. Народный суд врачей не соберётся и не заберёт у них лицензию, не запретит работать месяц, пока не переучатся. Такого нет.

Найти хорошего эксперта, когда пишешь о здоровье, сложно. Потому что не всякий врач может корректно ответить на твои вопросы. В нашей сфере регулярно сталкиваешься с тем, что приходится проверять за экспертом, самостоятельно отбирать экспертов для материалов, причём странным образом — например, по их Инстаграму.

Это реальная методика. Заходишь в Инстаграм, когда тебе предлагают эксперта, и видишь, что он продвигает iHerb. Сразу нет. Или видишь, что он какую-то чушь написал, до которой ещё надо долистать. В общем, чтобы работать в медицинской коммуникации, нужно постоянно сомневаться. Это нормально.

Гайды правительственных органов — ещё одна сторона вопроса. Есть очень хорошие, например, онкология — одна из самых продвинутых областей в России и там неплохие рекомендации. Если пациент хорошо поборется за свои права, он может по ОМС получить такое же лечение, как в любой европейской стране. Но не в такой хорошей атмосфере и клинике, как в Израиле, само собой. Но есть в рекомендациях минздрава и абсолютно ужасные вещи, например, «Арбидол» в списке препаратов для лечения ОРВИ или в наборах, которые приносят людям, заболевшим короной.

Бывает, вы начинаете готовить какой-то материал, пишете одно, потом приходит врач и говорит, что нужно писать так, как говорит министерство. И я понимаю страх этих врачей, потому что есть громкие уголовные дела. Такое ощущение, как будто прокуратура охотится за врачами. Это всё очень утомляет, потому что приходится убеждать врача не бояться и брать все риски на себя. Риски сказать людям правду.

Как бороться с консерватизмом врачей и упрощать информацию?

Большинство современных врачей думают в парадигме, что пациент сам принимает решение о своём здоровье. Важно правильно объяснить ситуацию, чтобы упростить этот процесс.

Врачам самим нужно знать, как это сделать. Они ведут блоги, чтобы отправлять пациентов к надёжной информации. Есть врачи, которые пишут целые книги и предлагают пациентам почитать их перед лечением. Это не давление или попытка заработать денег, а попытка упростить коммуникацию. Это правильно.

Доказательный подход сводится к науке и верной её интерпретации, к опыту врача и к тому, что пациент главный и он принимает решение. Врачам, которые действуют в этом подходе, уже интересно с нами сотрудничать, они чаще всего прощают нам желание упрощать.

Некоторым врачам это даётся тяжело. Чаще всего они волнуются о том, что скажут коллеги. Обычно помогает разговор о ценностях и целях, о том, что это поможет пациентам. Можно предложить в лиде обратить внимание читателя на то, что материал составлен для пациентов. Чаще всего это срабатывает. Есть упёртые ребята, которым подавай только сложные тексты с терминами от их лица, с ними действительно неприятно работать — и, честно говоря, я не понимаю зачем. Можно поискать других.

Нужно ли профильное образование, чтобы писать о медицине?

Это палка о двух концах. У меня есть много примеров отличных редакторов, даже уже шеф-редакторов. Ребят, которые никогда не имели никакого отношения к медицине, но у которых получалось разбираться в науке, в научных источниках, во всём, что касается логики, критического мышления, наукометрии. С другой стороны есть и врачи, которые решили писать, и у них тоже получается.

Если к этому есть склонность и желание, можно разобраться, как правильно писать о медицине. Особенно если попасть в хорошую команду, где научат и помогут во всём разобраться. Я и есть такой пример. У меня нет медицинского образования, у меня есть углублённая биология из школы и какое-то количество курсов, так как сейчас я в этом работаю.

Хорошо справляются биологи. Они разбираются скорее в сути, чем в конкретной прикладной теме лечения организма человека. Им легко это даётся, потому что они разбираются в науке про живое, хорошо ориентируются в журналах, статьях, источниках, в адекватности данных. При этом чаще всего они достаточно простые в общении.

Единственный уровень конфликта, который я наблюдала за этими ребятами, — это биологи, которые любят работать в поле и собирать камушки и травку, и биологи, которые любят работать в лаборатории. Они как будто друг друга недолюбливают, и у них очень милый конфликт из разряда: «Ой, вы там такие стерильные!» и «Фу, вы такие грязные из поля приползли!». Всё. В остальном биологи — прекрасные люди, из них чаще всего получаются хорошие медицинские авторы.

Сложнее всего с врачами. Есть ребята, которые закончили медвуз, поняли, что это не их, и сразу ушли работать в коммуникацию. С ними чуть получше. А есть люди, которых медленно переваривала система. На них оседает огромное количество жаргона и коммуникационных привычек, к тому, что как называется, говорится и записывается. И почему-то тотальное нежелание думать головой человека на другой стороне. Они думают только о том, что нужно предпринять и выполнить со стороны такого решателя-спасателя.

В черновиках приходится направлять их на мысль о боли пациента, что человеку на самом деле интересно, почему этот вопрос вообще задают врачам. Это забавно, потому что иногда они даже не думают так, начинают задаваться вопросом, почему вдруг пациенту важно, например, что у него выпадут волосы. Действительно, это же малая потеря. Подумаешь, волосы. В фильмах же показывают, что они выпадают, вы что, не ожидали? А оказывается стоит об этом говорить и писать.

Где востребована медицинская коммуникация? Куда смотреть тем, кто хочет работать в этой сфере?

Мне кажется, мечта молодого медицинского редактора — это спасти какую-нибудь классическую общественно-политическую газету, сделав там хороший медицинский контент. Сейчас все пишут про здоровье, как бы ни надоел коронавирус. Каждый день выходят новости, от которых хочется повеситься. Научные новости — это вообще сложная штука. Нужно правильно понять научную статью, по которой пишешь, понять, в чём новость и точно ли она повлияет на общество.

Научные новости — это вообще сомнительная тема. Всё слишком быстро меняется и уже завтра может выйти статья, которая будет полностью противоречить данным из первой, по которой была написана новость. Ещё сейчас все пишут по препринтам. А 80% статей по исследованиям в медицине невоспроизводимы, то есть результат невозможно повторить. Кому и зачем тогда нужны эти новости.

У людей есть запрос на новости о коронавирусе, все про это отписывают, и это превращается в ад. В общественных СМИ новости про здоровье, про корону и не только, пишут абсолютно ужасно. Если у молодого медицинского журналиста есть амбиции как-то изменить положение дел, то я бы смотрела на редакции обычных общественных изданий. Может быть, региональных. Пора начать адекватно писать про науку, технологии и здоровье в обычных изданиях, учитывая, в какой ад мы все несёмся с антипрививочниками, экологическими проблемами и гаданиями по таро.

Есть ещё коммуникационная работа, например, в редакциях крупных медицинских центров или просто с командами врачей, иногда у них бывает такой запрос. Может быть в агентствах, которые обслуживают бренды, связанные со здоровьем, фармой и т. д. Это скорее работа в маркетинге. Она безумно интересная, но другая. Некоторые крупные медицинские проекты делают свои издания и околомаркетинговые блоги. Это тоже интересные проекты, но их достаточно мало.

Кажется, сейчас круто растёт медтех, это всякие приложения для здоровья. Есть применимые практики на каждый день, там действительно нужно много материалов, и туда набирают редакторов. Есть разные приложения для телемедицины, приложения, которые помогают отслеживать параметры состояния здоровья. Обычно они накапливают свои базы знаний.

Сейчас у таких проектов есть спрос на справочники и базы знаний. Туда тоже нужны люди, которые смогут адекватно про это писать: просто, понятно, с проверенными источниками, с экспертами. Но всегда стоит помнить, что придётся очень много за всеми перепроверять. В любой из этих позиций придётся очень много работать с источниками, никому не верить и искать правду везде.

На какие темы сложнее всего писать?

Сложно писать про еду. Проблема в том, что существует очень мало научных исследований, которые могут хоть что-то подтвердить. Люди очень сильно связывают своё самочувствие с едой и думают, что с помощью неё можно что-то улучшить, управлять им. Чаще всего это не так. Нет никаких суперфудов или секретных рецептов.

Практически все тексты про здоровое питание сводятся к тому, что нужно научиться чувствовать свой аппетит, чувствовать, как тебе с яблочком, мясом, шпинатом, морковным соком. И только тебе, потому что ровно твой партнёр, с которым ты живёшь в одной квартире и ешь одни и те же продукты, от этой же еды может чувствовать себя совершенно по-другому. При этом вы оба абсолютно здоровые люди.

Любой научный ответ на любой вопрос про еду чаще всего сводится к тому, что никакой конкретный продукт ни на что особо не влияет. Вообще нет исследований, просто смотрите на своё самочувствие.

Ещё одна сложность заключается в том, что эти исследования очень трудно организовать. Невозможно взять человека и заставить его неделю есть только яйца, это всё равно будет необъективное исследование. Есть буквально пара грандиозных фактов о питании, которые были открыты в ходе лонгитюдных исследований, когда следили за огромным количеством людей на протяжении многих лет. Следили не только за их питанием, но за всей их жизнью, чтобы сделать какие-то выводы.

Одно из самых ярких исследований — это Фрамингемское исследование сердца. Учёные следили за сердцем, параллельно стало понятно, что красное мясо плохо влияет на состояние организма. Из-за него появляются бляшки и полипы в кишечнике, из-за них — угроза сердечно-сосудистых заболеваний и рак. Образуется вредный холестерин, который способствует плохим процессам в сосудах и приводит к самой распространённой причине смерти. Как сильно надо было заморочиться и как долго изучать людей, чтобы прийти к одному выводу про мясо.

Наверняка сейчас ведется ряд подобных исследований, которые, однажды, расскажут нам всю правду про авокадо, огурцы и т. д. Но сейчас, если смотреть на большие цифры и корреляции, чаще всего всё сводится к тому, что продолжительность жизни у веганов, у тех, кто ест только рыбу и тех, кто ест мясо, за исключением очень сильного ухода в красное мясо, в целом одинаковая. Нечего сказать людям про еду, нечего писать про еду, поэтому это очень сложная тема.

Сложно писать про вещи, о которых мало данных. Про тот же коронавирус. Про него все пишут, и другого выбора нет. Почти все статьи упираются в то, что данных нет, и это всегда предложение персонального выбора: сами решайте делать прививку, пить лекарства и ограничивать себя в чем-нибудь.

Вспомним замечательное переобувание в воздухе с ношением масок. Поначалу считалось, что маски не имеют никакого смысла, ВОЗ говорила: «Не используйте маски, они нужны медперсоналу, давайте их беречь». Потом произвели нужное количество масок и стали говорить, что их нужно носить всем. А как нам объяснить это людям? И мы не можем объяснить, потому что все данные, которыми располагаем, — препринты, которые могут не опубликовать, потому что в последний момент может оказаться, что они неверные. Из-за этой кутерьмы даже хорошие исследования начинают вызывать вопросы.

Есть ещё темы, про которые в России просто мало информации и реальных данных. Хорошие данные есть по онкологии, потому что есть онкорегистр, который более или менее независимо всё фиксирует. В остальном нормальных данных о нас нет: по депрессии, ожирению, диабету, проблемам со зрением — везде разные и странные цифры. Поэтому для статей приходится брать информацию по какой-нибудь Великобритании или Америке.

Некоторые вещи к нам неприменимы. Есть чисто русские запросы. Очень много попадается информации, которая на бумаге и на деле отличается. Например, мы писали текст про передачи в тюрьму, беседовали с нутрициологом о том, что лучше передать, чтобы дополнить рацион. Столкнулись с тем, что по ГОСТу заключённым должны давать одно, а комментарии очевидцев говорят о том, что дают не всё. Понятное дело, что такое может происходить везде в мире, но это не фиксируется, и с такими темами бывает сложно.

Сложно писать про тяжёлые темы, которые угрожают проекту. Например, про вещества, которые можно отнести к наркотическим. Как про это писать, как рассказывать, где брать информацию, какими дисклеймерами снабдить, чтобы вас не закрыли, когда вы пишете про медицинское применение марихуаны. Или про всякие ЛГБТ-штуки. Это важный запрос, который есть у общества.

Так как аудитория в основном консервативная, она и у медицинских проектов чаще всего консервативная. Такие темы вызывают всплеск эмоций. Даже не ЛГБТ, а просто разговоры про секс. Темы о том, как говорить о сексе с детьми, вызывают большое количество проблем. Наша задача не обострить обстановку, а попытаться достучаться и до этих людей.

Делать материалы по этим темам, учитывая такую аудиторию, — это вызов. В «Купруме» такими проектами занимается редакция Люды Сарычевой, которая также для «Купрума» ведёт рубрику «Жизнь» и помогает редакции со сложными темами, например, материал про подарки врачам. Это очень важная тема, которая выводит всех. Все эти подарки, взятки, деньги в конвертах. Чтобы этот материал никого не оскорбил, пришлось поработать. Во многом он получился таким, какой он есть, благодаря Люде.

Нечего сказать людям про еду, нечего писать про еду

Стоит ли шутить про медицину?

Смотря про что и в каких обстоятельствах. У меня был личный опыт, я участвовала в открытии бара доказательной медицины в Петербурге. Его открывал Никита Жуков, а я немножко помогала ему с концептуальными вещами. Там есть сцена, где проводятся стендапы учёных и врачей. Никита — один из тех людей, которые любят словосочетание «научная коммуникация». Он позвал меня первой выступить в баре, потому что я научный коммуникатор, а бар — это научная коммуникация.

Там я шутила абсолютно ужасные вещи. Почти вся аудитория — врачи. Я говорила про них не совсем лицеприятные факты, которые замечаю сама. Они хохотали, подходили благодарить, писали Никите, как это было весело. При этом все, естественно, были пьянющие, и я была не совсем трезвой, и, возвращаясь назад к этой ситуации, я бы не говорила некоторых вещей, вроде того, что ВОЗ плохо работает. Но да, бывают обстоятельства, в которых любые шутки про медицину к месту.

Если мы говорим про массовую работу, у юмора есть фасилитационная функция, функция медиации в сложные моменты. Важно немного пришучивать в примерах, острить в ходе особенно сложного текста или напряжённого разговора на тему, которая смущает читателя. Это снимает напряжение. Не делать весь текст шутливым, но добавлять отдельные акценты, шуточки или даже задирки в сторону читателя. Это позволяет расслабиться, добавить той же любимой Людой Сарычевой драматургии, немножко позаигрывать с читателем, отпустить и дальше разговаривать по делу. Это как хорошая лекция от преподавателя, который умеет пошутить, где нужно.

Шутить про здоровье остро не стоит. В «Купруме» мы уже расширили возможности взаимодействия с аудиторией. Мы знаем, что если мы будем шутить про лекарства с недоказанной эффективностью, над производителями, а не над людьми, которые их покупают, это всем понравится. Но если мы переключим фокус на шутки про то, какие люди глупые, что это покупают, это будет уже неправильно.

Шутить над всякими плохими вещами, которые мешают жить, посмеиваться вместе с читателем над какими-то ситуациями, чтобы вместе это пережить, — это круто, это помогает расслабиться, настроиться на одну волну, понять, что со всеми такое происходит, что это нормально. Шутить над людьми, у которых всегда есть миллион обстоятельств и причин поступать так, как они поступают, — это уже не очень хорошо. Кстати, это тема, которую иногда используют врачи в своих блогах. Это всегда выглядит и звучит некрасиво. Люди не обязаны разбираться в тех вещах, в которых разбираются врачи и принимать идеальные решения.

Люди живут в мире, где в аптеках и транспорте висят плакаты с сомнительными препаратами, которые должны защитить их от всех бед и проблем. Врачи в поликлиниках в одном и том же кабинете в разные часы приёма советуют абсолютно противоречащие друг другу вещи. Мама и бабушка рекомендуют купать ребёнка в череде. Миллион обстоятельств давит на людей. Они и так молодцы, что справляются со всем бредом, происходящим вокруг, а ты приходишь и говоришь им, что они тупят. Это как шутить про женщин за рулём. Это мерзко.

Это как шутить про женщин за рулём. Это мерзко

Советы новичкам

Если вы решили заниматься медицинской и научной коммуникацией, прокачивайте навык изъясняться коротко и ясно, писать и сокращать максимально сильно.

Если вам хочется заниматься именно медицинской коммуникацией, но у вас нет профильного образования, попробуйте начать с интервью с хорошими экспертами. Вы увидели, что с ними работают хорошие издания, например, «ПостНаука», «Купрум», «Burning Hat», у «Тинькофф-журнала» очень хорошая медицинская редакция. Если да, смело напрашивайтесь на интервью. Интервью очень хорошо помогает разобраться в устройстве темы. Я начинала с этого. Если вы попадёте к крутым экспертам, вас проведут по миру медицины и науки, расскажут, как всё устроено, а вы ещё и текст какой-то по итогу сделаете.

У Лекториума есть массовый открытый онлайн-курс университета ИТМО по научной коммуникации. Там очень много информации про журналистику и источники. Можно посмотреть его и даже диплом получить.

Если правда интересно и вы хотите дальше этим заниматься, есть очень крутая школа по научной журналистике на Сицилии. Меня выбрали в эту школу прямо накануне коронавируса, и всё отменилось, с тех пор они не пишут. Я не знаю, вернутся ли они вновь, но держите в голове, что в мире научной журналистики есть много прикольных движух. Вот эта школа, Европейская конференция по научной журналистике, всемирная конференция по научной журналистике.

Можно посмотреть что-то профильное. Мне очень понравился и пригодился курс на Курсере про эпидемиологию инфекций от Гонконгского университета. То, что нужно, чтобы нормально писать про вирусы и инфекции. Я его быстро смотрела, когда начался коронавирус. Думаю, что это мой вклад на будущее — я знаю как писать про инфекции.

Большинство ошибок новичков — это ссылки на исследования, которые они непонятно как нашли, а не на рекомендации медицинских организаций и какие-то крупные метаанализы. Вообще ответы на вопросы в медицине лучше искать в рекомендациях. Потому что рекомендации — это не просто результат огромной работы исследователей, а ещё результат работы органов, которые оценили эти исследования и приняли их в работу.

PubMed — это просто поисковик и свалка кучи исследований, часто плохого качества. Новичку просто не хватает навыка, чтобы проверить их. Есть исследования, которые на первый взгляд кажутся нормальными и достаточно крупными, это даже может быть метаанализ, но он будет плохим. Поэтому учитесь оценивать источники

Я рекомендую научиться работать с базами медицинских рекомендаций, например с UpToDate. Там платный доступ, но открыт раздел для пациентов и раздел про коронавирус. Они пишут в первую очередь для врачей, но журналисту тоже нужно уметь там ориентироваться.

Следующий шаг — научиться работать с документами для здравоохранения. Научиться искать противоречия между ними и исследованиями, разбираться, что на самом деле применяется, а не просто постулируется в каком-то исследовании. Научиться оценивать качество экспертов. Новички часто ведутся на слова, которые говорит эксперт, и не перепроверяют их, потом может оказаться, что эксперт ошибается.

Ещё я рекомендую уделить внимание переговорам. Нам часто приходится искать общий язык с экспертами. Даже с хорошим экспертами бывает сложновато — из-за их консервативности. Нужно искать общие цели. Начать можно с Кэмпа. Это софт-скилл, который необходим в нашей работе.

Как ты попал в профессию?

Случайно. Никогда не планировал быть дизайнером, всегда считал себя фотографом: снимал концерты для крупного медиахолдинга в Москве. В 2009 году окончил юрфак и решил поехать потусить в Израиль. Мне там понравилось, и я получил гражданство.

В Израиле планировал быть фотографом. В стране большая конкуренция, концертных фотографов почти нет, и за такую работу не платят. Мне написал друг из Москвы и предложил должность проджект-менеджера в рекламном агентстве. Я решил, что вернусь в Москву на год.

Агентство было маленькое, я начал помогать с небольшими задачами по дизайну. Так как я учился в художке, у меня был визуальный вкус. Мне постоянно говорили, что я не справляюсь, но мне было интересно и я хотел развиваться в дизайне.

Через год я ушёл из агентства и вернулся в Израиль. В Израиле продуктовый дизайн развит не так хорошо — российские дизайнеры и студии выше по уровню. У меня было небольшое портфолио: я делал первое мобильное приложение для телеканала СТС и приложение для компании «Джим Бим». Поэтому в Израиле я быстро нашёл работу — устроился дизайнером в небольшую компанию Ideomobile, которая занимается разработкой веб-сайтов и мобильных приложений для израильских банков.

Потом я работал в Sears Israel — израильском подразделении старейшего американского реселлера. Я устроился синьор-дизайнером, сначала занимался вебом, потом — мобильными приложениями.

Затем перешёл в Fiverr и спустя полгода мне предложили взять на себя мобильные приложения компании. Так я стал лид продакт-дизайнером и почти два года был единственным специалистом, отвечающим за дизайн приложений. Я работал напрямую с разработчиками, практически перестал работать с другими дизайнерами на вебе. Был сам по себе.

Это классный опыт. Когда работаешь в команде с другими дизайнерами, всегда знаешь, что кто-то подстрахует. Я работал один и приходилось чётче упорядочивать свои задачи и лучше распределять время. Это сильно влияет на подход к работе и её скорость. Я стал работать очень быстро, у меня не было времени размышлять, нужно было просто решать задачи.

Я бы работал в Fiverr и дальше, так как у компании есть офис в Нью-Йорке. Когда сообщил о своём переезде в США, мне сказали, что дизайнер в Нью-Йорке компании не нужен. На этом мы и попрощались.

Ты переехал в Нью-Йорк, когда получил предложение от другой компании?

Нет. Я переезжал в никуда. У меня не было ни работы, ни жилья — только виза. Я начал искать работу уже после переезда.

Даю классный совет тем, кто планирует переехать в другую страну: прокачайте Линкедин. В Израиле и США это активная социальная сеть. За полгода-год поменяйте локацию на тот город, в который планируете переехать, тогда начнёте всплывать в поиске у местных эйчаров.

Мне начали писать из Нью-Йорка. Когда переехал, у меня уже было 10 потенциальных собеседований по Зуму. В свой первый день в Нью-Йорке, вместо того чтобы есть хот-доги и смотреть на красоты города, я сидел у друзей в квартире и общался с эйчарами разных компаний.

Как в итоге нашёл работу?

Мне написал знакомый из Израиля, который тоже переехал в Нью-Йорк. Он предложил идею для стартапа и долго меня пушил. Я пытался объяснить, что ужасно боюсь, так как только переехал, а он предлагает работать в компании, которой фактически нет. Но в итоге я согласился. Всё-таки я переехал после 11 лет жизни в Израиле, чтобы начать всё с чистого листа, в том числе и карьеру. Сейчас я основатель и руководитель отдела дизайна в A.Team.

Как всё развивалось?

Это крутой, но тяжёлый опыт. Когда приходишь работать дизайнером в компанию, у тебя есть какой-то минимум: кто-то до тебя что-то сделал. Я всё строил с нуля. Когда спрашивал у начальника: «А что вообще будем делать?», ― он тоже не знал. У нас была только идея. Мы совершали ошибки, потому что не знали, как правильно.

Первые два месяца мы сидели в квартире фаундера и пилили презентации, чтобы ходить и продавать идею потенциальным инвесторам. Планировали привлечь четыре миллиона долларов, а привлекли пять с половиной миллионов. Через неделю началась пандемия. Если бы мы затянули на пару дней, то, скорее всего, ничего бы не привлекли и разошлись.

Нами заинтересовались инвесторы разных уровней. Например, инвестором стал один из двух фаундеров Fiverr. Он же фаундер Lemonade — это популярная страховая платформа в США, где можно застраховать всё. Нашим инвестором стал глава эйчар-отдела Эпл, один из фаундеров Upwork.

Полтора года я был единственным дизайнером в компании и занимался всем: продуктом, маркетингом, соцсетями, флаерами, визитками. Мне пригодился израильский опыт, когда я был единственным дизайнером мобильных приложений в Fiverr.

Компания выросла с трёх до 28 человек. У нас всё онлайн. В компании работают люди из разных городов США, Израиля, Португалии, Великобритании. Основные разработчики сидят в Тель-Авиве.

Какие задачи у компании?

Компания называется A.Team. Когда-то в 80-х был американский сериал про команду, которая решала «вопросики». В английском языке это устоявшееся выражение, обозначающее команду топ-специалистов, которые решают проблемы без вопросов.

Представь: у тебя есть успешная сеть кофеен, и ты хочешь сделать мобильное приложение, чтобы люди делали заказы онлайн. Но это кофейня. Нет разработчиков и дизайнеров, только бариста и менеджеры. Ты приходишь к нам на платформу, выбираешь опцию «сделать мобильное приложение», а мы говорим, что для этого нужен проджект-менеджер, разработчики, дизайнеры и так далее.

Если ты хочешь ещё фотографа и копирайтера, то добавляешь эти роли в корзину. Для каждой роли можно прописать пожелания по опыту и навыкам. Ты создаёшь идеальную команду, словно собираешь Лего. У нас есть своя база фрилансеров. Фрилансеры получают этот заказ и формируют свою команду на основании опыта. Например, менеджер, А работал с дизайнером Б. Мы создаём команду так, чтобы им не нужно было притираться друг другу. Работа начинается на старте, без лишней раскачки.

Компания предоставляет тебе команду. Дальше через нашу платформу ты следишь за процессом работы и платишь каждому из членов команды. Мы гарантируем тебе реализацию проекта, а фрилансерам — оплату в срок. Компания защищает интересы обеих сторон.

Наш заработок — это процент от клиента. От команды фрилансеров мы ничего не получаем. По всем вопросам они пишут нам напрямую. Это не безликая служба поддержки, а реальные люди. Мои соцсети открыты, любой может написать.

В пандемию все стали работать удалённо, поэтому дело пошло. В начале мая 2021 года наши фрилансеры заработали первый миллион. Мы получили свои проценты. Уже перевалили через два и три миллиона, сейчас думаем, как расширяться. Месяц назад взяли дизайнера, который помогает мне с маркетингом. Меня активно уламывают взять ещё одного, но я упираюсь.

Почему не хочешь взять ещё одного дизайнера?

Понимаю, что пока справляюсь один. Новому человеку будет тяжело втягиваться. У нас нет гайдлайнов. Мне ещё нужно создать дизайн-систему. Поэтому придётся всё перепроверять, это дополнительная работа.

Также я ещё не избавился от травмы, которая появилась во время работы в рекламном агентстве в Москве. На протяжении года мне говорили, что дизайн — это не моё. Поэтому у меня до сих пор синдром самозванца.

Мне кажется, что если мы возьмём нового человека, он на всё посмотрит свежим взглядом и скажет, что это какая-то чушня. Хотя прошло 11 лет, я переехал в США, но я ещё не могу себя настроить на то, что я крепкий дизайнер. Поэтому хочу укрепиться: я не просто много работаю, а очень много работаю, чтобы сделать всё на том уровне, который считаю хорошим.

Как способ борьбы с синдромом самозванца ты не рассматривал такой подход: обучать других, выступать на конференциях?

Я отлично понимаю, что это хороший способ. Но мне кажется, если я выйду на сцену, то слушатели спросят: «А кто это?» Плюс у меня нет никакого образования в дизайне. Я не очень понимаю, чему смогу научить. Весь опыт появился в процессе работы, на практике.

Моя ценность больше техническая. Если ко мне придёт человек, который занимается дизайном, и попросит совета, я без проблем отвечу. Потому что это работа с материалом.

Но в то же время ты член разных дизайнерских ассоциаций. Расскажи об этом.

Всем этим я начал заниматься, когда собирал документы на визу О-1. Это виза для людей с выдающимися способностями в науке, искусстве, бизнесе и спорте. По работе я предпочитаю оставаться в тени, но для получения визы нужно показать людям, которые будут рассматривать мою кандидатуру: я крут, обо мне знают, я представляю ценность в профессии. Поэтому я начал участвовать в конкурсах.

В какой-то момент я получил приглашение стать членом жюри в несколько комьюнити: CSS Design Awards, AIGA, AOI, The Webby Awards. Раз в неделю я занимаюсь тем, что сижу и оцениваю разные сайты и приложения.

Все проекты разного уровня и значимости. CSS Design Awards — авторитетная платформа. AIGA — старейшая организация, которая представляет американский институт графического дизайна. Она существует ещё с тридцатых годов. Люди в дизайне знают об этих комьюнити. Это узконаправленные конкурсы — типа Оскара и Грэмми для дизайнеров.

В каких-то комьюнити ты сам выставляешь свои работы, набираешь оценки, а потом тебя приглашают стать членом жюри. Иногда можно написать самому и предложить рассмотреть свою кандидатуру. Я использовал все эти возможности. Есть дизайнеры, которые просто делают работы на конкурсы и набивают свою значимость в комьюнити.

Для бюрократов, которые рассматривают кейсы на визу, эти сообщества ничего не значат. Моё участие в них нужно для подтверждения статуса. В итоге участие помогло с визой. На момент подачи документов я был не начинающим дизайнером, а специалистом с опытом.

Как ты получил визу?

Виза О-1 — это виза для людей с экстраординарными способностями в науке, спорте, искусстве и бизнесе. Но для большинства русскоязычных дизайнеров — это «дизайнерская виза». Многие попадают по ней в США.

Визу нельзя получить самому, только через специального адвоката. Вы общаетесь, он пытается понять твой уровень и на первом этапе говорит, есть шанс или надо ещё прокачаться.

Процесс подготовки кейса для визы занимает около года. Вы собираете награды, публикации, выступления, участия в разных конкурсах, рекомендации. Адвокат отправляет документы в миграционную службу. Визу дают на три года, потом её можно продлить. Это не иммиграционная виза, с ней нельзя податься на гражданство. Чтобы продлить визу, нужно предоставить доказательства, что ты работал в своей сфере и прокачивался.

С такой визой можно прожить в США всю жизнь: у меня те же права и обязанности, но я не могу голосовать. Самое главное — это найти крутого адвоката, который посоветует, как прокачать кейс.

Как ты планировал переезд?

В моей жизни много случайностей. Я не планировал переезд. Когда работал в Израиле, знакомые предложили фриланс. Я обычно не занимаюсь фрилансом, предпочитаю быть полностью в задаче. Но мне понравилась идея — нужно было сделать образовательную платформу по математике для маленьких детей. Это был стартап учёного-математика.

Мы не обсуждали стоимость. Когда я сделал проект, мне предложили несколько вариантов оплаты: перевести деньги или оплатить услуги адвоката, который занимается визой. На тот момент у меня была очень хорошая зарплата, я не нуждался в деньгах, поэтому выбрал второй вариант. Услуги адвоката стоят 11 тысяч долларов, самому отдавать такие деньги у меня не было желания. Я воспринял идею без энтузиазма. Получится — ок, не получится — буду дальше жить в Тель-Авиве.

Через год адвокат написал, что моя виза одобрена. Я подумал, что будет глупо не воспользоваться таким шансом. Если не получится, я всегда могу вернуться, но в резюме уже будет указано, что я работал в США. Так я оказался в Нью-Йорке и не жалею.

В одном интервью ты отвечал на вопрос: куда расти дизайнеру в Израиле. Ты говорил, что надо переезжать в Сан-Франциско или Нью-Йорк, Берлин или Лондон. Почему так?

В Израиле крутой дизайн упаковки, есть несколько дизайнерских школ, которые этому учат. Но как в 2011, так и в 2021 году дизайн продукта в Израиле до сих пор слабый. Крутые израильские дизайнеры, как правило, русскоязычные репатрианты. Дизайн в России на высоком уровне, поэтому российских дизайнеров ценят и в США.

У дизайнера в Израиле несколько путей. Если те, кто из дизайна уходят в управление. Другие работают в хороших компаниях, им каждый год повышают зарплату, и их это устраивает. Есть такие подорванные, как я, которые хотят развиваться именно как дизайнеры, набираться опыта в разных компаниях.

Из-за того, что рынок в Израиле очень маленький, после метания из одной компании в другую упираешься в потолок. Поэтому приходится выбирать: становиться арт-директором или думать: «Что делать дальше?»

Я не хочу быть менеджером, мне интересен дизайн. Самые популярные направления для развития — Лондон, Берлин, США. В последнее время стал популярен Амстердам. Это направление для креативных ребят, которые хотят работать в стартапах.

В США два города для развития. В Сан-Франциско — стартапы, все ходят в чёрном, пьют кофе и ездят на Теслах. Нью-Йорк больше по хардкору: нужно много пахать, тут постоянно дождь, снег, бомжи и крысы. По вайбу мне ближе Нью-Йорк.

Сейчас в США становится популярен город Остин, Техас. Из-за пандемии многие компании стали закрывать офисы в крупных городах и переезжать в недорогой Остин. Говорят, он может стать новой Кремниевой долиной.

Дизайн в России на высоком уровне. Поэтому российских дизайнеров ценят и в США

Какие скиллы должны быть у дизайнера, который собирается переехать?

Думаю, из России или Украины переехать в США легче, чем из Израиля. Потому что в Израиле до сих пор есть ощущение, что дизайнер рисует картинки. В основном это хард-скиллы. У русскоязычных дизайнеров прокачаны софт-скиллы: они много выступают, защищают свои работы, тратят время на рисёрч. В США ценят такие навыки.

В США дизайнеру с классным портфолио могут отказать в работе, если он не может связать двух слов или защитить свою работу. Софт-скиллы важнее хардовых. Поэтому русскоязычным будет легче. Дизайнер в Израиле на подхвате, его не воспринимают как важного персонажа в команде.

Прокачивайте речь, способность анализировать, защищать свою работу. Не поддавайтесь на отказы и не бегите делать ещё 250 вариантов. Такой подход ценят в стартапах.

Есть ещё какие-то вещи, которые не простят в США, но в Израиле и России этому не придают значение?

Это больше связано с культурой, она очень отличается. Израильская культура ближе к российской и украинской, чем к американской. Фидбек в США называют «сэндвич»: сперва тебя хвалят, потом критикуют, а затем снова говорят, какой ты замечательный.

В России, Украине и Израиле не тратят время на похвалу. Если ты сразу критикуешь, в США тебя считают пассивно- или активно-агрессивным. Людей это отталкивает. С таким подходом мне было тяжело: я из Украины, жил в России и Израиле, поэтому привык сразу говорить в лоб.

Меня все считали очень агрессивным. Один раз меня похвалил фаундер, что я стал не активно-, а пассивно-агрессивным. Сейчас я заранее извиняюсь, когда даю комментарии. Важно уметь быстро перестроиться, иначе людям будет неудобно с тобой работать.

Израиль ― это Ближний Восток, в лицо кричат всё, что думают. У меня есть любимая фраза ― gypsy party: так я говорю, когда всё наляписто и свалено в одну кучу. Первое время коллеги меня не понимали, думали, что это оскорбление, но потом привыкли. Но в рамках американской культуры так говорить всё равно плохо.

Возьмём рабочий момент. Ты предлагаешь решение, с которым не согласны. Это частая боль. Как бы такая ситуация решалась в российской, израильской и американской компаниях?

Всё зависит от дизайнера, размера компании и её внутренней культуры. По своему опыту скажу: когда в больших компаниях начальник говорит, что нужно что-то убрать, ты убираешь. Если это маленькая компания и ты играешь в ней значимую роль, то это другое.

В нашей компании я играю большую роль. Если мне говорят, что моё решение не подходит, я требую, чтобы мне объяснили, почему. Я должен знать, почему что-то не будет работать, чтобы в будущем это учитывать.

С нашим фаундером мы знакомы много лет, поэтому у нас немного нестандартное общение. Я могу кричать, отстаивая своё мнение. Для меня это не просто работа с 09:00 до 18:00, каждый из нас вкладывает душу в проект, живёт им. Мы делаем продукт для людей, поэтому не должны опираться на личный вкус. Хорошо, что мы израильтяне, поэтому иногда кричим друг на друга без обид.

Я могу изменить мнение, если мне докажут, что моё решение ошибочно. У меня есть папка со всеми моими решениями. Часто бывает, что решение начальства не работает, поэтому запускаем в работу мой вариант. В общении с американцами я раскладываю всё по полочкам. Со мной обычно соглашаются, или мы находим третью точку зрения, которая удовлетворит всех.

В стартапе важно пробовать. Редко бывает, что находишь правильное решение с первого раза. В больших компаниях люди часто сдаются, так как нет прямой связи между руководством и дизайнером. Дизайнер может перетащить на свою сторону менеджеров, затеять войну, и в итоге фаундер согласится, что кнопка должна быть круглой. Но это редкость. Страна не играет роли, важен размер компании и отношение к дизайнеру. Где-то он важен, где-то ― нет.

В стартапе важно пробовать. Редко бывает, что находишь правильное решение с первого раза

Так как мы оба жили в Израиле, то знаем, что в стране всё немного по-другому: рынки маленькие, менталитет восточный, все друг друга знают. Достучаться до кого-то проще.

То, что в Израиле считается крупной компанией, в других странах — компания среднего размера. Тот же Fiverr считается крупной компанией, а по факту в ней работало около 300 человек. Я сидел на одном этаже с фаундером, мог подойти к нему и что-то спросить.

В Израиле так можно, потому что это часть культуры, все друг друга называют «брат». В российском офисе Яндекса так просто не подойдёшь к фаундеру со своей идеей: у тебя своя команда и задачи. В США так же.

Есть такое мнение, что в Израиле русские работают больше, чем коренные израильтяне. Ты с этим сталкивался?

Это так. Думаю, это связано с синдромом самозванца. Когда мы растём, у нас есть паттерн про «сына маминой подруги». Нам в пример всегда ставили других, поэтому мы привыкли работать больше. В Израиле этого нет: детей не сравнивают ни с кем, они там на вес золота.

Поэтому работник-израильтянин считает себя классным, просто потому что он есть, а русский считает, что есть кто-то лучше. И этот классный израильтянин становится тем сыном маминой подруги. Поэтому ты хочешь стать лучше. При этом в США и Израиле ценят русских дизайнеров и программистов, они считаются классными. Во многих крупных израильских компаниях главные разработчики русскоговорящие. Да, ты можешь считать себя крутым, но в голове всё равно будет мысль, что нужно работать больше.

Какие были факапы в работе?

Полно: где-то что-то не проверил, например. В дизайне я задрот, проверяю каждый пиксель. В работе не бывает без факапов. Главное — понимать, что даже жёсткий факап всегда можно исправить. Важно учиться на ошибках. За 11 лет я не могу назвать какого-то жёсткого факапа. Что-то случалось, я исправлял и двигался дальше.

Как начинающему дизайнеру развивать вкус?

Надо развивать насмотренность: чем больше видишь, тем лучше понимаешь, какие приёмы сработают. Я не особо верю в учебники про дизайн, когда умный дядька нарисовал в 80-х логотип Эпл и пишет, как быть дизайнером.

Дизайн, как программирование и юриспруденция, — это мягкая и гибкая материя, которая постоянно меняется. Нужно каждый день выделять время на то, чтобы смотреть чужие работы. Если этим не заниматься, то в какой-то момент начинаешь терять связь с реальностью и делаешь одно и то же.

Смотреть мастер-классы тоже можно, но важно понимать, что это опыт другого человека, и не факт, что он будет применим к твоей работе.

На чужую работу тоже нужно смотреть трезво: она может быть красивой, но трудно реализуемой. А что-то менее красивое может быть логичнее технически и удобнее при реализации.

У меня нет специального образования, я не прочёл ни одной книги по дизайну, не был ни на одном мастер-классе. Весь мой опыт построен на пробах и ошибках за последние 11 лет. Важно относиться к работе как к хобби и кайфовать от того, что делаешь. Тогда всё складывается.

Какие не связанные с дизайном вещи, помогают развивать насмотренность? Тебе помогает занятие фотографией?

Безусловно, это помогает. Мне важно заниматься фотографией, и Нью-Йорк мне в этом помогает. Я смотрю на микс разных архитектурных стилей, иногда смотришь и думаешь: «Как красиво» или «Как ужасно». Я люблю фотографировать людей в каком-то моменте. Наша жизнь очень красива в мелочах.

Обязательно надо посещать музеи, выставки, смотреть кино, читать книги. Моя слабость ― книги с картинками. Первая вещь, которая появилась в моей квартире в Нью-Йорке, ― полочка для книг.

Важно смотреть, в общем. Даже компьютерные игры могут быть произведением искусства. Важно, чтобы что-то влияло на тебя как на человека, а уже потом как на специалиста, чем бы ты ни занимался.

Есть дизайнеры, за работами которых ты следишь и ими вдохновляешься?

Такой подход больше подходит для начинающего дизайнера, когда нужна ролевая модель. Это нормально. Есть люди, которые меня восхищают. Я смотрю на их работы и не могу понять, как они это делают. Это не значит, что я хочу так же. Это может быть не моя область и стиль, но подход поражает. Лучше смотреть на людей из других сфер и вдохновляться их работами.

Считаю, что Даня Криворучко — гений. Он из Крыма, сейчас живёт в Нью-Йорке. Занимается моушн-дизайном, анимацией и интерактивным дизайном. Сейчас увлёкся НФТ, сделал крутую коллаборацию с американским скульптором, который создаёт скульптуры в виде кристаллов. Даня сделал программу, которая создаёт цифровые кристаллы, каждый из которых уникален. Можно купить разные камушки, и из них будут вырастать кристаллы. Потом они хотят собрать все кристаллы и соединить вместе, что из этого получится — никто не знает.

Когда я в первый раз был в Нью-Йорке я написал Дане, мы встретились, пообщались и общаемся до сих пор.

Получается, это уместная история: тебе нравится какой-то человек в профессии, ты ему пишешь и вы встречаетесь?

Это абсолютно уместно. Необязательно даже писать людям из твоей сферы. Я знаю, что писать незнакомым людям бывает страшно. Мне писали люди, что были в Нью-Йорке, но побоялись пригласить пообщаться. Но в этом нет проблемы. Самое страшное, что может случиться, — я скажу, что занят. Я открыт для встреч и знакомств. Часто сам пишу интересным людям и предлагаю познакомиться. Мне интересно узнавать что-то новое. Кто знает, как в будущем обернётся знакомство. Поэтому писать первым и предлагать пообщаться — это правильное решение.

Тайм-коды:

00:23 — О выступлении на конференции 404 в Самаре
03:12 — Почему важно говорить про секс?
06:59 — О статистике
10:49 — О первом блоге Ксении
12:04 — О том, почему Ксения сделала блог в Твиттере
14:39 — О коллаборации с Евой Эльфи
15:49 — О заработке на блоге
16:46 — В чём особенность продвижения секс-контента
20:35 — О секс-блоге в Тик-Токе
22:11 — О развитии канала в Ютуб
25:34 — О развитии личного бренда
27:29 — О мемах в блоге
29:04 — О трендах в сфере взрослого контента
30:06 — О контенте для секс-шопа
32:38 — О работе Ксении с текстами
38:15 — О журнале «Точка любви» и о статьях Ксении
40:12 — О работе над статьями
41:21 — О товарах для взрослых, которые переоценены по мнению Ксении
44:11 — О разочаровании в секс-блогерах
47:01 — О том, хорошо ли делать собственный курс
48:45 — О источниках, на которые ссылается Ксения
51:08 — О ведении контента в Tizzi
52:00 — О аккаунте Tizzi в Твиттере
54:31 — А нужно ли бренд-медиа?
55:41 — Как отличается аудитория в Инстаграм и Твиттере
58:10 — Уйдёт ли Ксения в ТикТок
01:00:00 — О каких товарах читают люди
01:06:30 — О статистике в секс-блоге

Как объяснить бабушке или ребёнку, чем занимается UX-писатель?

Я до сих пор пытаюсь объяснить маме, чем я занимаюсь. Видимо, выходит не очень, потому что обычно она рассказывает обо мне подружкам так: «Ну, она чё-то там пишет».

На самом деле проще всего объяснять на пальцах. Открыть банковское приложение или показать пульт для телевизора и сказать: «Видишь, все кнопки подписаны? Так вот текст для них придумал UX-писатель. Он постарался сделать подписи простыми и понятными, чтобы любой человек смог перевести деньги или переключить канал».

Есть короткий ответ на вопрос «Почему UX-писатель похож на матрёшку?»

Потому что его работа — это несколько уровней. Сначала мы видим первую большую матрёшку — это текст. Но внутри еще много чего прячется: исследования, аналитика, технические ограничения, ToV компании, дизайн-принципы. Разбирать матрешку можно до бесконечности, я сама пока еще не разобралась, за чем стоят самые маленькие части.

В своем блоге ты писала, что не сразу стала UX-писателем. Где была до?

По образованию я журналист. Училась в Томске и Питере, работала на радио и стажировалась по программе Erasmus+ во Франции — прошла длинный путь, чтобы понять, что я не хочу быть журналистом. Не потому что писать не хочу, а потому, что мне не нравилось всё то, что окружает журналистику в России.

Встал вопрос: «А что тогда делать?» Самым простым казалось переквалифицироваться в редактора, что я и сделала. Не прогадала. Сложность была только с тем, чтобы научиться общаться не с человеком, а с бизнесом. Остальное далось легко.

Я работала редактором с 2016 года с разными компаниями, пробовала фриланс. С 2017 до 2019 была лид-редактором в LinguaTrip. Все закончилось тем, что я выгорела и решила искать себя в новом направлении.

В мае 2019 года Ира написала статью в блог «Из редакторов в UX-писатели»:
«Пару месяцев назад я поняла, что устала от задач по блогам, рассылкам, соцсетям. (В общем, от того, что делает коммерческий редактор). Так бывает — работа получается, есть положительный фидбэк, приходят заказчики. Но не прёт — нет задора, всё кажется рутиной. Я решила, что это — знак и пора заняться текстами в интерфейсе. Так, чтобы с головой и постоянно».

Ты провела большой анализ рынка и поняла, что UX — это твоё. А как думаешь, кому эта сфера точно не подойдёт?

Тем, кто привык всё делать сам. Например, редактор может выбрать актуальную тему и найти героя, взять интервью и расшифровать его, написать и вычитать текст, а потом подобрать картинки и сверстать статью и даже заняться дистрибуцией. Он замыкает на себе полный цикл задач и полностью отвечает за результат.

К счастью или сожалению, работа над интерфейсом — это всегда командная работа. Чтобы написать текст, UX-писатель может инициировать и провести исследования, найти референсы, изучить рынок. Но в любой его текст могут вмешиваться дизайнеры, аналитики, продакт-менеджеры и другие коллеги — потому что вытянуть весь процесс самостоятельно UX-писатель не сможет. Где-то правильнее принять правки, где-то стоит продавить свою идею. ​​

Чем ещё UX-писатель отличается от коммерческого редактора?

Как я уже сказала, UX-писатель сильно завязан на команде — это влияет на процессы и темп работы. Коммерческие редакторы чаще всего работают по Waterfall. Это такая методика работы, когда на тебя падают задачи водопадом, ты их разгребаешь и делаешь по приоритету. Они пишут десять статей, готовят контент-планы, общаются с авторами и занимаются другими задачами параллельно. UX-команды обычно работают линейно — двигаются спринтами по чёткому плану. Ты сначала выполняешь одну задачу на этапе, а потом двигаешься дальше.

Ещё одно отличие — в подходе к решению. Когда ты работаешь редактором, твоё слово — закон. Ты знаешь, как правильно, у тебя есть редполитика и ToV. В UX ты не можешь прийти к команде и сказать: «Текст такой и только такой, потому что у нас так в редполитике». Нужно смотреть в разные стороны и вместе с коллегами искать лучший вариант. Это очень прокачивает мягкие навыки, к слову.

Где ты училась на UX-писателя?

Когда я только начала интересоваться этой областью, я смогла найти только одну статью на русском в блоге компании «Собака Павлова». Я собирала материал буквально по крупицам — изучала главу про синтаксис в учебнике Ильи Бирмана, выступление Таши Гермогентовой из Яндекс. Денег и немногочисленные короткие статьи на английском. Этого хватило, чтобы понять, что от UX меня прёт.

Постепенно информации становилось больше, я даже завела Телеграм-канал «Редач» и подкаст, чтобы делиться всем, что нахожу про UX.

Сейчас всё гораздо проще: есть курсы в «Нетологии» и на Яндекс.Практикуме. Кирилл Егерев выпустил крутую книгу «Этой кнопке нужен текст», и вообще в интернете появилось много статей и видео.

Что лучше: «Нетология» или Яндекс. Практикум?

Нельзя ответить однозначно. И не потому что я год работала в Нетологии. Обучение не должно быть самоцелью. Важно за счёт него нарастить на свой скелет новые навыки. Есть люди, которые сначала проходят на «Нетологии», а потом идут в «Яндекс.Практикум» — учат их там примерно одним и тем же вещам, но черпают они разное.

Например, у тебя есть определенные характеристики на старте — ты некоммуникабельная зануда с редакторским опытом. Тогда на курсе тебе важно не только научиться писать статьи, а короткие тексты на кнопки, но и разобраться, где ты можешь пристроить своё занудство и как тебе стать общительнее.

А что подходит занудам?

Обычно круто получается формулировать ToV или строить CJM.

CJM (customer journey map) — путь от осознания потребности до регистрации и использования разных сценариев продукта. Может заканчиваться отпиской, удалением профиля или ретеншеном.

По каким критериям ты советуешь выбирать, где и у кого учиться?

Мне кажется, что нужно выбирать по преподавателю — идти к тому, кто ближе. Можно ведь учиться не только на курсах, а у экспертов напрямую. Например, видишь приложение, которое нравится — найди его писателя, попроси дать консультацию.

Правда, стоит подумать над тем, какой формат тебе больше подходит. Как по мне, курсы дисциплинируют: у тебя всегда есть дедлайн и тот, кто проверяет твою работу. Если у тебя сложности с самоорганизацией, то это самое оно. Если сложностей нет, то можно учиться даже без ментора — в интернете много всего полезного и бесплатного.

Вот что Ира рекомендует изучить в первую очередь:

• Пособие «Microcopy. The Complete Guide»
• База знаний для UX-писателей
• Выступление Петера Зогаса «Cross-functional Relationships: Content Strategy for Designers»
• Фигма для UX-писателей и дизайнеров

Но как же попасть в UX без обучения и опыта?

Я говорила со многими коллегами из других компаний. Сейчас людей, которые специализируется на UX-текстах, не так много. Раньше их можно было по пальцам пересчитать. Сейчас, может быть, по пальцам рук и ног двух людей.

На позиции UX-писателей набирают людей с опытом работы с текстами в общем, например, редакторов. Самый важный критерий при этом — способность встать на место пользователя интерфейса. А писать научат со временем. Понятно, что возьмут не на лидирующую позицию, но с чего-то же нужно начинать — дальнейший рост зависит только от тебя.

То есть заходить в UX лучше сейчас, пока есть спрос, но мало кандидатов?

Думаю, да. Компаниям нужны хорошие UX-писатели. Когда на рынке их станет много, понадобятся хорошие UX-писатели с навыками локализаторов, например. Встанет вопрос: «А что ты ещё умеешь, чтобы тебя взяли?» Уже сейчас появляются запросы на тех, кто умеет проводить исследования или разрабатывать контент-стратегию. Сейчас, с одной стороны, тот самый момент, чтобы начать, а с другой — определиться, какое направление в UX тебе интереснее всего. Вдруг ты решишь, что хочешь работать только с голосовыми помощниками?

А с чем тебе больше всего нравится работать?

Я сейчас на том этапе, когда мне нравится практически всё. Но, наверное, интереснее всего было бы заняться какими-то discovery-процессами. Это всё, что связано с проектированием и исследованиями — тем, что предшествует текстам. Я не могу сказать, что мне нравятся голосовые помощники и боты, но меня всегда привлекает что-то новенькое. Знаешь, как у самурая есть только путь, так и у меня.

Возвращаемся к поиску работы. Куда идти за вакансиями?

Рынок не сформировался до конца, поэтому с вакансиями бывают сложности — часто пишут «Нам нужен UX-писатель» просто потому, что это модно, стильно, молодёжно. Стоит открыть описание вакансии, а там требования как к чистому контент-менеджеру, который заполняет карточки в каталоге, или к копирайтеру, который должен делать лендинги.

Но я могу порекомендовать три места, где можно порыбачить:

• 1. Искать в профильных Телеграм-каналах, которые связаны с UX-писательством и дизайном. Искать можно по ключевикам, например, вбить в поиск «UX».
• 2. Подписаться на UX-писателей в Фейсбук и следить за информацией о выходе вакансий. Например, если тебе нравятся интерфейсы «Тинькофф Банка», то подпишись на их UX-писателей. Но это сложный и скрупулезный путь.
• 3. Пойти на hh.ru Этот путь проще, но я, если честно, ни разу не находила себе там работу.

Первые два варианта — действительно рабочие. Люди нанимают себе в команду и чётко понимают, что им нужно. Ищут, в первую очередь, по сарафанному радио.

Телеграм-каналы с вакансиями в UX

• Редач
• Плавучая редакция
• Убедительно просим
• UX Work
• Work for writers

Ни «Тинькофф Банком» едины — в каких ещё компаниях развита область UX-писательства?

Мне трудно сказать про количество UX-писателей на один квадратный метр в офисах. Но если мы будем считать UX-писателями контент-стратегов и продуктовых авторов, то они есть в ИТ, банках, игровых компаниях, e-comm. Самые яркие представители — это, конечно, Сбер, Яндекс, VK, Авито, OZON, AliExpress. Но по сравнению с этими гигантами есть и маленькие компании, которые тоже нанимают UX-писателей. Например, пишут приложение и ищут тех, кто напишет текст для экранов.

UX-писатели действительно получают самые большие зарплаты на текстовом рынке?

В любом направлении платят так, как ты работаешь, насколько себя оцениваешь и на какую сумму смог договориться на собеседовании.

В среднем, джун получает 60 000−80 000 ₽, мидл — 80 000−100 000 ₽, сеньор — больше 100 000 ₽. Думаю, хороший редактор может получать столько же или даже больше — всё зависит от компетенций человека.

И от самооценки?

И от самооценки. У меня была одногруппница, которая долгое время жила и училась в США. У них было занятие по soft skills, где профессор говорил: «Пожалуйста, цените себя, умейте продавать себя — от этого зависит, как вас будут воспринимать люди, и то, на какую зарплату вы сможете претендовать». Когда она рассказала об этом, мне это дико не понравилось. Я сказала: «Что значит продавать себя? Если я работаю, это должно быть видно!» Сейчас я понимаю — нет, этого вообще не видно. Нужно уметь рассказывать о себе, презентовать кейсы, поддерживать отношения.

Часто ко мне на сессии приходят и говорят: «Кажется, в моем портфолио чего-то не хватает». Смотришь портфолио — а там: «Я редактор, вот мои статьи». А человек на самом деле супер прокаченный, за его статьями — огромная работа. Обо всех релевантных навыках нужно рассказывать, нужно продавать себя, как бы неприятно это ни звучало.

Что должно быть в портфолио UX-писателя?

Это вопрос, который мучал меня на самом старте в UX. Я не понимала, что там должно быть — тексты, экраны или описание процесса?

Сейчас я понимаю, что портфолио UX-писателя не сильно отличается от портфолио UX-дизайнера. Ему тоже нужно показать экраны с интерфейсом, только следует заострить внимание на аналитике и подготовке текста, разработке ToV, истории по синтаксису.

То есть проще говоря, нужно показать свои работы и описать, что именно ты сделал. Показать, что было запланировало, а что получилось. Рассказать, как работал и тестировал.
Чтобы подготовка портфолио не была мучительной, я советую все свои работы собирать в отдельную папку. У меня такая есть в Trello — иногда стыдно смотреть на самые первые, но зато я вижу рост!

Что у тебя связано с вопросом «Твой самый запоминающийся факап?»

У меня было очень много факапов.

Говорит человек, который советует другим ценить себя…

У меня действительно много факапов, но самый главный не совсем UX-писательский — он про работу в целом.

Мне предложили релокацию из Питера в московский офис AliExpress. Позиция была крутая — нужно было заниматься локализацией и UX-текстами. Я согласилась, но совсем не учла одного факта: мне совершенно некомфортно работать в офисе, где тебя постоянно отвлекают и очень громко говорят. В такой обстановке мне очень сложно сосредоточиться, а работа над макетами требует внимательности.

В итоге я проработала там три месяца и ушла. Я поняла, что такая информационная насыщенность не для меня. Было очень грустно. Я думала: «Блин, я же в Москву переехала, для чего-то же я это сделала?» Ответа не нашлось — я вернулась в Питер, в тишину и приемлемый темп.

Эта история, на самом деле, тоже не совсем про факап — она дала понять, что мне больше подходит. Я попробовала, не получилось. Это важный результат. Просто истории, когда я написала что-то не то на кнопочке и все метрики упали, нет.

А есть ли проект, которым ты очень гордишься?

Не могу сказать про проект, но я очень рада, что сейчас работаю в СберМаркете. Там очень крутая команда. Каждый день я думаю: «Блин, как у них так работает мозг? Как они все это делают?» И понимаю, что это всё — практика, долгие часы работы, эксперименты… Но меня это очень восхищает! Я просто обожаю дизайнеров.

Ещё я горжусь тем, во что превратился чатик рассылок в интерфейсе. Потому что там собралось много людей, которые тащатся от UX и редактуры. Каждый день они начинают какие-то обсуждения — я уже даже не вмешиваюсь. Мне казалось, что этот чатик никому не нужен. А люди там общаются, обсуждают, какие-то кейсы скидывают. Такая крутая нетворкинг-команда.

Это чатик канала «Редач»?

Нет. «Редач» начался с того, что я завела канал, чтобы делиться своими философскими размышлениями про синтаксис в интерфейсе. Со временем я стала кидать туда референсы и делиться процессами. Потом у меня появилась идея создать рассылку — как раз с доступом к чатику.

У тебя ведь ещё есть подкаст и Ютуб-канал?

Да! Подкаст и Ютуб-канал, как и Телеграм-канал «Редач» появились тогда, когда я начала переходить в UX-писательство и я поняла, что мне неоткуда брать информацию. Когда находила, мне хотелось её как-то запомнить. Я начала делать заметки в канал, записывать аудио для подкаста и рассказывать на видео процессы.

Со временем этап, когда я публиковала что-то, чтобы запомнить, прошёл. Появилась аудитория — люди стали давать обратную связь. Я начала вести консультации, организовывать митапы и записывала видео для курса на «Нетологии» и Bang Bang Education. Все эти активности я вела до конца 2020 года, потом времени стало не хватать — и я кончилась. Сейчас остался только Ютуб и Телеграм-канал, потому что там самая вовлеченная аудитория. Сейчас я уже взаимодействую с ней так: «Смотрите, какая классная штука, хочу поделиться!»

Возвращаясь к дизайнерам, у тебя бывают сложности в общении с командой?

Все, кто пишет — журналисты, копирайтеры, редакторы или UX-писатели — сталкиваются с парадигмой «тексты — эТо ПрОсТо БуКовКи», и им приходится с этим бороться. Донести, что хороший текст не может написать любой, можно двумя способами:

Доказательствами — ссылаться на метрики, референсы, мнение экспертов.

Коммуникацией — поставить себя так, чтобы люди доверяли тебе и верили в экспертность.

Мне в этом смысле повезло — коллеги прислушиваются, поэтому сложностей нет. Всё в пределах нормы рабочих обсуждений в чатике.

Расскажи, какие инструменты помогают в работе с интерфейсом?

Плагины! Они спасут нас всех.

Плагин — это такая надстройка в программе, которая помогает что-то быстро сделать. Например, не менять руками цифру два на цифру три во всех ста двадцати макетах на страничке, а нажать три кнопки, чтобы сделать это автоматически. Существует куча плагинов по типографике, чтобы не было никаких расчёсок, висячих строк, дефисов вместо тире, кавычек «лапок» вместо кавычек «ёлочек». Это сильно экономит время.

Бесят ли тебя в нерабочей жизни дефисы вместо тире или не те кавычки?

Всё зависит от контекста. Если я вижу неаккуратный текст в личной переписке, то мне всё равно. Со мной можно хоть одними эмодзи общаться, правда, не факт, что я пойму. Но если дело касается макета, который уходит в релиз, всё должно быть идеально! Чистый интерфейс уже вызывает положительные эмоции.

Как угадать и вызвать у пользователя нужные эмоции?

Мы не должны угадывать. Во-первых, у каждого бренда есть свой голос. Во-вторых, мы должны прийти к людям и исследовать сценарии. Только так можно понять, какая тональность и в какой ситуации приемлема.

Приведу в пример интерфейс Яндекс.Драйва. Они сами по себе игривые, молодёжные, позволяют себе шутки. Так было с самого начала, и люди к этому привыкли. Но, допустим, когда случился форс-мажор и человек не может закрыть аренду, ему вряд ли придет сообщение «Эй, друган, всё повисло, но деньги всё равно спишутся». И так в любом продукте — есть критические моменты, которые нужно объяснять довольно нейтрально. Это всё, что касается ошибок или связано с деньгами, здоровьем, безопасностью.

Ещё важно понимать, чего от бренда ждут люди — и когда ты работаешь с уже запущенным продуктом, и когда только начинаешь. Если бренд привык общаться сдержанно, человек сильно удивится, когда ему вместо «Уважаемая Ирина Сергеевна» придёт «Привет, бро!» Если ты пишешь для приложения, которое связано с брендом жвачек, от тебя вряд ли ждут сложных сценариев. Это жвачка — открыл, пожевал, вкладыш сохранил. Вот весь путь. Но если у тебя банковское приложение, это совсем другая история с кучей разных сценариев и пользователей.

Ты говорила, что оставила подкаст и рассылку, потому что закончилась. Теперь ты знаешь, как жить, чтобы не заканчиваться?

Я знаю два секретика!

1. Оставлять работу на работе. Это очень сложно, когда работаешь на фрилансе, потому что тогда у тебя есть дедлайн — и ты фигачишь. Такой формат очень выматывает. Редко бывает так, что у тебя один проект, и когда он заканчивается, ты как птичка перелетаешь на следующее дерево. Обычно у тебя куча всего сразу и в конце дня ты находишь себя под деревом. Мой выбор — работать по графику. И если ты в 19:00 заканчиваешь, то ты в 19:00 реально заканчиваешь. Так есть время восстановиться.

2. На выходных нужно отдыхать. Причем я считаю, что в субботу и воскресенье лучше искать досуг, который не связан с компом. Иначе ты смотришь сериалы, читаешь книжки — вроде отдохнул, а мозг этого не понял, потому что он все также сидел с ноутом. Я стараюсь на выходных планировать всё, что не связано с мозговой деятельностью.

В последнее время много гуляю с мужем. Просто наворачиваем круги. Благо — мы живем в Питере, тут можно такие круги навернуть, что мало не покажется.

Ты была коммерческим редактором, теперь ты UX-писатель, что потом?

Не знаю, правил-то нет, можно хоть куда пойти. UX — это такая большая сфера. Туда можно прийти и представить себя таким маленьким осьминожкой, просто захватывать навыки и прокачиваться по тем, которые тебе больше нравятся. Кто знает, мир меняется через 3−4 года, и будет что-то другое.