Врач о том, как за полгода ушла из детской реанимации, больницы и Школы редакторов.
У тебя в Бюросфере написано — врач. А что привело тебя в копирайтинг?
Я работала врачом анестезиологом-реаниматологом в детской больнице. В какой-то момент появились мысли уйти из медицины, поэтому начала думать об альтернативах.
Я занимаюсь танцами, а моя тренер в своё время подрабатывала копирайтингом. Она попросила написать пост в инстаграме для её студии. Ей он понравился, и она посоветовала попробовать себя в написании текстов. Всё закрутилось. Я нашла каналы в телеграме, а через них — клиентов. Начала писать тексты на заказ. Сейчас перечитываю — и так смешно. У меня там «уникальный», «шикарный» и «качественный».
Когда мне уже очень хотелось уйти из медицины и полностью заняться текстами, я нашла телеграм-канал «Ворк фо райтерс». Там я написала: «Ребят, не могу найти работу, где нужно писать!»
Так познакомилась с Леной Смирновой. Она работает в медицинском издательстве «ГЭОТАР-Медиа». Через неё я вышла на менеджера издательства. Она мне звонит и говорит: «Юля, а вы пишете в инфостиле?» Я сказала, что да, а про себя думаю: «Что за фигня, какой инфостиль?»
Звоню мужу, говорю: «Лёша! Я не знаю, что там за „Пиши-сокращай“, но надо срочно купить». За вечер книгу прочитала, но тестовое, конечно, завалила. Но меня взяли на проектную работу: писать материалы для вебинаров.
Как ты узнала о Школе редакторов?
От Лены Смирновой. Она же мне очень помогла с плакатом, я ей задавала вопросы. Наши плакаты получились отчасти похожими не потому, что я видела её плакат, а потому что прислушивалась к её советам.
Почему ты решила уйти от врачебной практики?
Первая причина — это деньги. Я работала каждый день по 8 часов, а ещё добавлялись ночные дежурства. Дома я почти не бывала. И за такой объём работы — максимум 55 тысяч. Учитывая, что на мне была ответственность за детскую жизнь, я считала, что это мало.
Вторая причина — это просто усталость. Выходные я планировала на полгода вперёд: в какие дни встретиться с друзьями, в какие сходить к родителям. У меня всё было расписано. Когда я ушла из клинической медицины, первое время была тревога: что делать? Я привыкла ходить на работу в субботу и воскресенье. Я не понимала, куда себя деть: «Два выходных, и все мои!» Только спустя время привыкла, что у меня полноценные выходные и не надо договариваться за три месяца с кем-то встретиться.
И третье — это выгорание. Я пропускала всё через себя. Я, конечно, не рыдала над больными. По сравнению с другими, мне казалось, что я такая спокойная: констатировала смерть, пошла, написала и легла спать на дежурстве. А в какой-то момент я поняла, что помню всех детей, которых не смогла спасти. Помню не имена и фамилии, а диагнозы, примерный возраст и то, как они выглядели. Когда я начала вспоминать, поняла, что их уже много. Тех, которых спасла, я не помню — это как часть работы.
Что стало последней каплей?
На одном из последних дежурств нам привезли мальчика. Мы не смогли его спасти, хотя бились за него два дня. И на моей смене ребёнок умер. Я была ответственной, анестезиологом — тем, кто принимает все решения, на кого валятся все шишки. И я помню, как мы всё записали, я отпросилась в туалет, а сама вышла на лестницу и разрыдалась. Потом я позвонила мужу и сказала: «Всё. Это было моё последнее дежурство». Я была готова уволиться и уйти в никуда, но главный врач предложил работу в отделе контроля качества в той же больнице.
Что за работа?
Работа с документами. Я проверяла истории болезней и внедряла протоколы — правила, по которым должны работать врачи. Например, есть несколько алгоритмов сердечно-лёгочной реанимации: все её делают по-разному. Смысл в том, что нужен какой-то один, внутренний, для больницы.
Почему важно, чтобы протоколы были одинаковыми?
Сейчас стало очень много судов: за полгода я ходила к следователям раз пять. Все родители проверяют по статьям и форумам в интернете работу врача и по любому поводу жалуются. Должна быть унификация, чтобы в случае чего можно было показать и сказать: «Мы работаем по закону, и у нас положено вот так».
Это такая защита для больницы?
Да, больше даже юридическая. За рубежом есть система аккредитации больниц — JCI. Специальная организация проверяет больницу и выдаёт сертификат. Он означает, что в больнице безукоризненные условия для оказания медицинской помощи высочайшего уровня. У такой больницы есть куча внутренних алгоритмов работы: как лечить в каждом случае.
В России появился внутренний аналог: СМК — система менеджмента качества. Она есть везде, но сейчас решили внедрять в медицину.
В своей работе я ничего нового не придумывала: брала то, что есть в мире — европейские алгоритмы, российские рекомендации, — и приводила их в единую форму.
Можно ли применять знания Школы редакторов к работе с медицинскими документами?
Когда я туда пришла и начала читать приказы, то вообще ничего не поняла — там одно предложение на полстраницы. Мне пригодились лекции Ильяхова: не столько про стоп-слова, сколько про канцеляризмы и «три существительных подряд». Так я начала потихоньку сокращать страшные нечитабельные документы.
Например, у меня было положение о внутренней логистике пациента на 40 страниц. Я вычёркивала целые абзацы, меняла местами отрывки текста, переводила с врачебного на русский. В итоге сокращённый документ уместился на 18 страницах.
Но потом ты ушла из этого отдела. Почему?
Попытка не состоялась. Как таковой работы не было, как и чёткого плана действий. Я полгода приходила на работу и занималась какой-то ерундой. Я поняла, что мне это осточертело. Всё же это был переходный период после ухода из реанимации. Сразу уйти из больницы — сложно. А тут я вроде была и в больнице, но не в реанимации, и всё равно контактировала с коллегами.
Я к тому времени уже писала статьи для «ГЭОТАР», а не только материалы к вебинарам. Мой начальник в издательстве — Альберт Муртазин из Школы Руководителей. Как-то рано утром я позвонила ему и говорю: «Альберт, вы не хотите взять меня на постоянную работу?» Он спросил, когда смогу начать, и всё само собой получилось. Иногда надо самой задать вопрос, самой пойти, немного быть более активной.
Расскажи немного про издательство. Чем оно занимается?
Издательство специализируется на медицинской литературе. Все национальные руководства, руководства для врачей, для пациентов — большая часть рынка медицинской литературы выпускается в «ГЭОТАР-Медиа».
Когда меня врачи-коллеги стали спрашивать, куда я ушла, то я взяла со стола первую попавшуюся медицинскую книгу и показала — вот сюда. На ней была отметка «ГЭОТАР-Медиа».
Ты пошла в Школу редакторов, чтобы сменить работу. Это у тебя получилось, но почему ты решила не доучиваться?
Это была такая боль, столько слёз. Я поняла, что ничего не успеваю. Делать работу, писать статьи, фрилансить оказалось для меня важнее, чем закончить школу. Не потому, что это давало доход, а потому что стало интереснее.
Я садилась за тесты в пятницу вечером и не читала лекций — просто открывала тест, искала знакомые слова и сдавала. Я поняла, что плачу деньги за то, что я даже не усваиваю. За последние две-три недели до ухода мой мозг не получил никакой новой информации. Дойти до конца, чтобы просто не потерять сертификат, я могла, но смысл?
Перед тем как отчислиться, я разговаривала с Людмилой Сарычевой в телеграме. Она мне сказала, если тебе не нравится, то зачем оставаться? Чтобы потом писать негативные отзывы про школу? Я подумала, что она права. И когда мне пришло письмо, что я отчислена, то наступило огромное облегчение. Прошли все психи, все слёзы. Времени больше не стало, но стресс пропал.
Потом встретилась с Людой лично. Я вспомнила, что она закончила только одну ступень, но многого добилась. Главред «Лайфхакера», Полина Накрайникова, тоже закончила только одну ступень. Я решила: ладно, я уже получила работу, которую хотела. Я мечтала, чтобы у меня в трудовой книжке было записано «редактор». Нетворкинг школы сработал в нужном направлении.
Какие задачи у тебя сейчас на работе?
Сейчас я ответственный редактор одного проекта, он ещё не вышел. Мне присылают медицинские статьи, а я их проверяю. Я — последняя инстанция проверки перед тем, как отдать их в печать.
Я не ожидала, что сразу стану ответственным редактором, поэтому мне страшно. Я работаю немножко медленно. Так как я понимаю, что после печати уже ничего не изменить, я очень вдумчиво проверяю каждый текст. В целом у меня на работу уходит часов 10 в день.
Как отличаются ожидания от фриланса и реальность?
Я знала, что если я уйду, то только на официальную удалённую работу: с трудовой книжкой, по договору, с фиксированным окладом, с пенсией. Фриланс — это когда ты работаешь сам на себя, как ИП либо самозанятый. Но меня этот вариант не устраивал, потому что в нём всегда есть элемент внезапности. Если бы я работала только на фрилансе, получала бы больше, но мне так спокойнее. Поэтому даже не знаю, как сказать, оправдались ли ожидания.
Да, у меня помимо работы есть проекты, которые можно назвать фрилансерскими. Я пишу для канала «Паша и его прокрастинация» и статьи для «Лайфхакера».
Как тебе опыт перехода в новую область?
У меня такое ощущение, что я на кафедре работаю преподавателем-лектором и просто не лечу людей. Нет ощущения, что я завязала с медициной, потому что каждый день я редактирую медицинские тексты.
Бывает, что скучаю по больнице. Но я вспоминаю, что сплю дома, что в выходные отдыхаю, и радуюсь.
Всё, одиннадцать лет — хватит! Кого могла, я спасла — пусть дальше молодёжь спасает. Я рано начала работать ответственным анестезиологом. Это, наверное, и сыграло свою роль. Я была молодой, а мне сразу надо было принимать серьёзные решения.
Кажется, издания про медицину должны выше ценить врача-писателя. Как на самом деле?
Всё плохо. Если ты не редактор, а просто пишущий врач, то будешь писать бесплатно первое время.
У врача есть преимущество — он знает, где искать информацию, достоверные источники и как всё это преподнести. Копирайтер без медицинского образования может эти источники не найти. А если и найдёт, не сможет сопоставить их между собой: в первом написано одно, во втором — другое.
Если ты не редактор, а просто пишущий врач, то будешь писать бесплатно первое время
Сейчас многим компаниям нужен медицинский редактор: «Систерс», «Вилладж», «Яндекс», «Профи.ру», «Мейл.ру». Но в моём случае разговор с ними заканчивался фразой: «У вас же опыта написания нет».
Последней каплей стало, когда девушка из «Профи.ру» мне даже тестовое не прислала. А из «Мейл.ру» просто сказали: «Зачем? Даже если вы хорошо сделаете, мы вас не возьмём, потому что у вас опыта редакторского нет». Я была в шоке, но потом подумала: «Ну ладно, пусть у них дальше пишут люди, которые не знают разницы между аспирином и парацетамолом».
Для моего издательства сыграло роль, что я врач — у них такой принцип работы. Получается, что для серьёзной организации, как медиздательство, имеет вес врачебный опыт, а для редакций — опыт человека в качестве автора.
Думаю, многие гуглят свои симптомы. А в статьях на первых страницах поиска обязательно найдётся какая-нибудь страшилка. Как это выглядит с точки зрения доктора?
Когда я работала в детской реанимации, обязательно приходили родители. Они не говорили, как надо лечить, но часто разговор начинался со слов: «А мы прочитали в интернете, что препарат, который вы назначили, — вредный и от него умирают». Да, у всех препаратов есть побочные действия, а умереть можно даже от глотка воды, если поперхнуться. Я всегда старалась объяснять всё родителям, но меня раздражала сама формулировка «мы прочитали в интернете». Я не злилась, но любила задавать вопрос: «А на каком сайте вы прочитали? Я вам скажу, можно там смотреть или нет». И подсказывала им европейские сайты, медицинские библиотеки.
Я часто нарываюсь на статьи и сайты, которые рекомендуют, как лечиться. Когда ищу что-то для научных статей и начинаю гуглить по-русски, всегда на первую страницу выпадают любительские статьи, журналы, форумы с самолечением. Это меня всегда удручало.
Какие ресурсы ты считаешь достойными доверия?
Наверное, нет ни одного журнала или сайта, который я считала бы полностью достоверным.
Все медицинские статьи в интернете построены двумя способами: либо запугивают, либо внушают, что всё хорошо
Золотой середины нет. Так и вижу постоянно: «Не делайте это — умрёте, не ешьте это — умрёте». Мы и так все умрём. Если об этом всё время писать и говорить с экранов телевизора, это не поможет. Многие врачи толстые, многие курят. У меня тоже неправильный образ жизни: у меня язва, но я ем всё подряд. Я знаю, что могу умереть от желудочно-кишечного кровотечения, но ведь могу умереть и по другой причине. Всё относительно.
Другая крайность — это внушать, что всё будет хорошо. «Пейте витамины, кушайте полезную еду — будете здоровы». Например, байка, что овсянка на завтрак полезна для желудка. Это такая глубочайшая ерунда! Это зависит от миллиона других причин.
Как, по-твоему, нужно писать медицинские статьи?
Статьи нужно строить на описании того, как может быть хорошо, а как плохо, и оставлять за человеком право выбора.
Одним из моих последних пациентов была девочка с судорогами. Она попала в реанимацию, потому что родители не успели дать ей противосудорожные. Они уехали в командировку, пропустили три дня, а ребёнок чуть не умер. Когда переводила девочку в отделение, поговорила с родителями. Я их не обвиняла, а просто объяснила, что может быть, если вовремя не давать препарат. Дальнейший выбор остался за ними.
Может ли копирайтер без медицинского образования писать на медицинские темы так, чтобы это не вредило?
Наверное, просто копирайтер — нет, даже медицинский журналист — тоже нет. Другое дело, если он писал эту статью с экспертом, как интервью. Но всё равно такие статьи должны проходить проверку редакторами, и эти редакторы должны быть с врачебным опытом.
В «ГЭОТАР» есть научный редактор, врач-эксперт. Даже я, когда делаю статьи, и их уже проверил редактор, пишу Альберту: «Я нашла несовпадение статьи с клиническими рекомендациями. Сейчас так уже не делают», и он говорит: «Убирай». Мы проверяем друг друга. Я сомневаюсь, что медицинские журналисты знают клинические рекомендации и стандарты лечения.
В чате ты говорила о том, что пишешь сказки. Это такой способ отвлечься от вечной медицины?
Я с детства писала понемножку: то в стол, то друзьям. И я поняла, что это моё второе «я». После школы я поступила на журфак, на филфак, на биологический факультет и в мед. Поступила на четыре факультета, и везде бесплатно. В итоге выбрала мед.
А почему выбрала мед?
Я пошла в мед, потому что за год до этого перенесла тяжёлую двустороннюю пневмонию, и примерно в это же время умер мой дедушка от инсульта. Я знала по рассказам мамы, что там была врачебная ошибка — дедушке было всего 59 лет. Но никто никуда жаловаться не пошёл. Я решила, что надо спасти как можно больше людей и стать хорошим врачом.
Я готовилась год. Сидела по ночам за биологией, учила сама химию, потому что у нас в школе её плохо преподавали. А все остальные варианты были на всякий случай. Но я искренне любила уроки русского языка и литературы. Мне страсть как нравилось это дело — писать, сочинять.
Иногда мне кажется, что могло быть по-другому: я могла бы поступить на филфак и работать журналистом, а потом плюнуть и уйти в медицину. Но без медицины и моих отданных ей лет не было бы текстов о медицине сейчас. У меня все рассказы и книги всё равно с медицинской тематикой.
Где можно почитать твои книги?
На «Прозе-ру». Когда я познакомилась с Леной Смирновой, увидела у неё в Бюросфере: «Журналист-писатель». Я такая: «М, интересно!» — и нашла её рассказы именно там.
«Проза-ру» — это, по-моему, единственный сайт, который даёт свидетельства о публикации. Я собралась с духом и выложила туда часть своих рассказов.
Что посоветуешь людям, которые хотят сменить профессию?
Если хочется, то надо менять. Будет больно, будет тянуть назад. Но нужно просто один раз принять твёрдое решение и не отступать. Я живу по такому принципу: надо делать то, что ты хочешь, несмотря на то, как отреагируют на это другие люди. Никогда не поздно изменить свою жизнь.