Научный коммуникатор о хороших врачах, сложных темах, юморе в медицине и о том, почему нужно упрощать.
Лизавета Дубовик — научный коммуникатор. Занимается медиа и коммуникацией в сфере медицины, здоровья и самочувствия. Помогает медицинским брендам запускать свои издания и контент-маркетинг. Руководитель офиса медицинских проектов КБ Палиндром. Была главным редактором «Купрума» — самого большого доказательного издания о здоровье на русском языке.
Каким был путь в научную коммуникацию?
Меня всегда привлекала наука, потому что дома был некоторый культ науки. Мои родители музыканты и хорошо разбираются в искусстве, но при этом всю мою жизнь они очень активно топили за то, что наука превыше всего. Дома всегда была научная повестка, меня воспитывали в ней и прививали любовь к физике.
В школе я увлекалась журналистикой, текстами, делала школьную газету. Как это бывает, когда поступаешь в университет, приходится выбирать из того, что есть. Я родом из маленького посёлка, из годных по подготовке предметов, благодаря хорошей учительнице, у меня был только немецкий. Я поступила в Минский иняз на факультет межкультурных коммуникаций, на специализацию связи с общественностью.
Тогда я не задумывалась об этом всерьёз, но сейчас понимаю, что всё шло к тому, что я буду работать с медициной. В школе я училась в биологическом классе, при этом не собираясь быть биологом. В университете у нас была вторая специализация — перевод. Я переводила разную медицинской документацию, например, карты детей, которых куда-то отправляли лечиться. Так что я была погружена в контекст того, как правильно говорить про медицину на разных языках. После университета я не работала в этой сфере, а пошла в ИТ, как все люди моего возраста.
Какое получали дополнительное образование?
В какой-то момент я захотела продолжить образование и начала поглядывать в сторону магистратур. Мне попалась на глаза программа по научной коммуникации в ИТМО. Это был первый набор и всё выглядело достаточно сомнительно, но я решила попробовать. Брали тогда десять человек. Я из Беларуси, нужно было лететь в Петербург сдавать экзамен. Я нашла эту магистратуру за две недели до сдачи экзамена, подготовилась, изучила всё.
Мне были очень интересны мегасайенс-проекты, типа ЦЕРН и ИТЭР. В России есть Объединённый институт ядерных исследований, и у них есть несколько коллайдеров, это очень впечатляющая вещь. Меня очень привлекала физика, новые способы добывать энергию через термоядерные реакции. На этом вдохновении я выехала на экзамене и поступила в магистратуру. Всё бросила и уехала учиться.
Магистратура оказалась отличная. Был один курс, направленный на то, чтобы погрузить нас во все аспекты науки. К нам приводили разных учёных и они рассказывали про свою работу, начиная от какой-нибудь суперзамудрённой инфохимии, заканчивая лингвистикой.
На одну из таких встреч пришёл Илья Фоминцев. Тогда он был исполнительным директором Фонда профилактики рака, сейчас они называются Фонд медицинских решений «Не напрасно». Он пришёл рассказывать про онкологию и образовательные проекты в этой области. Я так загорелась, что пошла к ним на практику и осталась там работать. Буквально за первый семестр у меня фокус сместился с физики и мегасайенс на медицину, образование и коммуникацию о здоровье в России. Я погрузилась во всю проблематику.
Онкология — лучшая область, чтобы понять, как на самом деле всё сложно. Благодаря такому погружению, я написала магистерскую диссертацию про доверие и коммуникацию в медицине. Ещё мы с одногруппниками помогли фонду сделать своё медиа для онкологических пациентов, их близких и немного для врачей. «Профилактика медиа» — это первое медиа, которое я сделала. В России практически все медицинские медиа делаются немного для врачей, потому что порой им просто неоткуда брать хорошую информацию. Таков был путь в научную медицинскую коммуникацию.
Команда Профилактики медиа после получения премии Proba awards
Приходилось ли работать в другой сфере?
У меня был странный период, когда я три месяца работала в футбольном клубе «Зенит». Я очень сильно устала от онкологов и онкологии в фонде. Засомневалась, нужно ли мне всё это, захотелось сменить фокус. Тема медицины слишком животрепещуща, тяжела и местами раздражает, а я всегда очень любила футбол. Меня взяли в «Зенит» работать с благотворительностью. После первого месяца я поняла, что хочу обратно в медицину, не могу без этого.
Я уволилась в никуда, за месяц нашла работу. Меня позвали в «Севергрупп Медицина», где сначала я занималась созданием редакции для контент-маркетинга самих брендов, которыми управляет «Севергрупп Медицина», а потом там же вместе с Палиндромом мы сделали «Купрум». Через год после появления «Купрума» я решила серьёзно заняться издательской деятельностью и так попала в Палиндром.
Какие есть сложности в работе с медициной?
Сразу скажу, у меня это не было связано с жалостью, с тем, что люди страдают и умирают. Это объективно грустно и по-человечески очень нехорошо, но, глядя на какие-то большие статистические данные, я понимаю, что, к сожалению, такое происходит. Это может и меня не миновать. У меня, наверное, есть необходимый для такой работы внутренний барьер, я никогда особо не подпускала эмоции близко к сердцу, когда делала материалы об онкологии.
Для людей, которые заболели, нужно создать хорошие условия, чтобы было больше шансов выздороветь и поддерживать хорошее качество жизни. Все проблемы упираются в эти условия.
Я очень много работаю с врачами и часто, особенно когда я занималась онкологией, мы натыкались на нехорошие истории, когда клиники наживаются на надежде, обещают людям вылечить их. Сюда же относятся истории про Израиль и Германию, которые сводятся к тому, что людей лечат такими же как и в России методами, только обращаются с ними по-человечески. И за это готовы платить.
Из этого исходит другая тема, что наша медицина — это какая-то бесчеловечная машина. Конечно, не везде. Появляются очень классные клиники, команды в государственных клиниках. Отдельные островки, где к пациентам, относятся как к людям, которые тоже принимают решения, которые пришли со своей проблемой и отвечают за свой организм.
Но это пока ещё капля в море, потому что вся остальная система — это дикий патернализм со скрыванием диагнозов от пациентов, потому что так попросили родные. С одной стороны это система не признает факт, что врачи — люди, которым нужна и забота, и поддержка, а не просто какие-то бумажки и постоянная угроза уголовки. А с другой, что пациенты тоже люди, которым нужна поддержка, которые не нагуляли себе тут метастазики. Всё, что с ними происходит, — происходит под их ответственность и пугает их.
Это очень странно, но в России эти моменты во многом начинают решаться через коммуникацию. Например, у Фонда медицинских решений «Не напрасно» было несколько инициатив. Есть большая школа — Высшая школа онкологии, где врачей-онкологов учат правильно общаться с пациентами, лечить их с точки зрения доказательной медицины и современно подходить к вопросу организации помощи. У фонда есть ещё лекторий, есть медиа.
Получается, что проблему организации медицинской службы мы решаем через коммуникационные практики. Это интересно с точки зрения моей профессии, но это абсолютно нездоровая схема с точки зрения жизни. Есть моральный груз того, что ты тащишь на себе решение всех этих проблем.
Очевидно, что можно помочь всем, договориться, услышать, начать по-другому понимать, начать по-другому относиться, стимулировать пациентов что-то требовать, обратить внимание врачей на то, что в головах у пациентов, что нужно учиться коммуникации. Всё это делает коммуникатор. Но будто бы в нормальном мире для этого нужна полноценная медицинская служба.
Чтобы выздороветь, нужны хорошие условия. Все проблемы упираются в эти условия
Почему в России много плохих врачей?
Недавно я была на презентации одной классной книги, чтобы ответить на вопрос, пересказываю слова врача-автора. Ему задавали вопрос, почему так происходит, что в России так много плохих врачей, которые назначают всякую ерунду, противоречат друг другу в диагнозах, работая в одной клинике. Он сказал, что виной всему отсутствие института лицензирования врача. Нет врачебной инстанции, которая следила бы за такими случаями и наказывала.
Ненормально, что государство судит врачей за врачебные ошибки. Врачебные ошибки — это часть работы. Например, в США клиники обязаны у себя на сайтах публиковать информацию о врачебных ошибках, чтобы пациентам проще было принять решение, куда им пойти. А у нас бывает, что по отчётам в каком-нибудь госпитале просто не было медицинских ошибок. Это нездоровая тема с нарушением законов физики.
У нас нет лицензирования врачей. Есть лицензирование клиник, то есть, грубо говоря, помещения. В это помещение берут на работу людей с хорошим образованием и людей с дипломной работой на кафедре гомеопатии. Если вторые ведут себя некорректно, например, прописывают гомеопатические препараты или лекарства с недоказанной эффективностью, с этим ничего нельзя не поделать. Народный суд врачей не соберётся и не заберёт у них лицензию, не запретит работать месяц, пока не переучатся. Такого нет.
Найти хорошего эксперта, когда пишешь о здоровье, сложно. Потому что не всякий врач может корректно ответить на твои вопросы. В нашей сфере регулярно сталкиваешься с тем, что приходится проверять за экспертом, самостоятельно отбирать экспертов для материалов, причём странным образом — например, по их Инстаграму.
Это реальная методика. Заходишь в Инстаграм, когда тебе предлагают эксперта, и видишь, что он продвигает iHerb. Сразу нет. Или видишь, что он какую-то чушь написал, до которой ещё надо долистать. В общем, чтобы работать в медицинской коммуникации, нужно постоянно сомневаться. Это нормально.
Гайды правительственных органов — ещё одна сторона вопроса. Есть очень хорошие, например, онкология — одна из самых продвинутых областей в России и там неплохие рекомендации. Если пациент хорошо поборется за свои права, он может по ОМС получить такое же лечение, как в любой европейской стране. Но не в такой хорошей атмосфере и клинике, как в Израиле, само собой. Но есть в рекомендациях минздрава и абсолютно ужасные вещи, например, «Арбидол» в списке препаратов для лечения ОРВИ или в наборах, которые приносят людям, заболевшим короной.
Бывает, вы начинаете готовить какой-то материал, пишете одно, потом приходит врач и говорит, что нужно писать так, как говорит министерство. И я понимаю страх этих врачей, потому что есть громкие уголовные дела. Такое ощущение, как будто прокуратура охотится за врачами. Это всё очень утомляет, потому что приходится убеждать врача не бояться и брать все риски на себя. Риски сказать людям правду.
Как бороться с консерватизмом врачей и упрощать информацию?
Большинство современных врачей думают в парадигме, что пациент сам принимает решение о своём здоровье. Важно правильно объяснить ситуацию, чтобы упростить этот процесс.
Врачам самим нужно знать, как это сделать. Они ведут блоги, чтобы отправлять пациентов к надёжной информации. Есть врачи, которые пишут целые книги и предлагают пациентам почитать их перед лечением. Это не давление или попытка заработать денег, а попытка упростить коммуникацию. Это правильно.
Доказательный подход сводится к науке и верной её интерпретации, к опыту врача и к тому, что пациент главный и он принимает решение. Врачам, которые действуют в этом подходе, уже интересно с нами сотрудничать, они чаще всего прощают нам желание упрощать.
Некоторым врачам это даётся тяжело. Чаще всего они волнуются о том, что скажут коллеги. Обычно помогает разговор о ценностях и целях, о том, что это поможет пациентам. Можно предложить в лиде обратить внимание читателя на то, что материал составлен для пациентов. Чаще всего это срабатывает. Есть упёртые ребята, которым подавай только сложные тексты с терминами от их лица, с ними действительно неприятно работать — и, честно говоря, я не понимаю зачем. Можно поискать других.
За неделю до запуска «Купрума»
Нужно ли профильное образование, чтобы писать о медицине?
Это палка о двух концах. У меня есть много примеров отличных редакторов, даже уже шеф-редакторов. Ребят, которые никогда не имели никакого отношения к медицине, но у которых получалось разбираться в науке, в научных источниках, во всём, что касается логики, критического мышления, наукометрии. С другой стороны есть и врачи, которые решили писать, и у них тоже получается.
Если к этому есть склонность и желание, можно разобраться, как правильно писать о медицине. Особенно если попасть в хорошую команду, где научат и помогут во всём разобраться. Я и есть такой пример. У меня нет медицинского образования, у меня есть углублённая биология из школы и какое-то количество курсов, так как сейчас я в этом работаю.
Хорошо справляются биологи. Они разбираются скорее в сути, чем в конкретной прикладной теме лечения организма человека. Им легко это даётся, потому что они разбираются в науке про живое, хорошо ориентируются в журналах, статьях, источниках, в адекватности данных. При этом чаще всего они достаточно простые в общении.
Единственный уровень конфликта, который я наблюдала за этими ребятами, — это биологи, которые любят работать в поле и собирать камушки и травку, и биологи, которые любят работать в лаборатории. Они как будто друг друга недолюбливают, и у них очень милый конфликт из разряда: «Ой, вы там такие стерильные!» и «Фу, вы такие грязные из поля приползли!». Всё. В остальном биологи — прекрасные люди, из них чаще всего получаются хорошие медицинские авторы.
Сложнее всего с врачами. Есть ребята, которые закончили медвуз, поняли, что это не их, и сразу ушли работать в коммуникацию. С ними чуть получше. А есть люди, которых медленно переваривала система. На них оседает огромное количество жаргона и коммуникационных привычек, к тому, что как называется, говорится и записывается. И почему-то тотальное нежелание думать головой человека на другой стороне. Они думают только о том, что нужно предпринять и выполнить со стороны такого решателя-спасателя.
В черновиках приходится направлять их на мысль о боли пациента, что человеку на самом деле интересно, почему этот вопрос вообще задают врачам. Это забавно, потому что иногда они даже не думают так, начинают задаваться вопросом, почему вдруг пациенту важно, например, что у него выпадут волосы. Действительно, это же малая потеря. Подумаешь, волосы. В фильмах же показывают, что они выпадают, вы что, не ожидали? А оказывается стоит об этом говорить и писать.
Где востребована медицинская коммуникация? Куда смотреть тем, кто хочет работать в этой сфере?
Мне кажется, мечта молодого медицинского редактора — это спасти какую-нибудь классическую общественно-политическую газету, сделав там хороший медицинский контент. Сейчас все пишут про здоровье, как бы ни надоел коронавирус. Каждый день выходят новости, от которых хочется повеситься. Научные новости — это вообще сложная штука. Нужно правильно понять научную статью, по которой пишешь, понять, в чём новость и точно ли она повлияет на общество.
Научные новости — это вообще сомнительная тема. Всё слишком быстро меняется и уже завтра может выйти статья, которая будет полностью противоречить данным из первой, по которой была написана новость. Ещё сейчас все пишут по препринтам. А 80% статей по исследованиям в медицине невоспроизводимы, то есть результат невозможно повторить. Кому и зачем тогда нужны эти новости.
У людей есть запрос на новости о коронавирусе, все про это отписывают, и это превращается в ад. В общественных СМИ новости про здоровье, про корону и не только, пишут абсолютно ужасно. Если у молодого медицинского журналиста есть амбиции как-то изменить положение дел, то я бы смотрела на редакции обычных общественных изданий. Может быть, региональных. Пора начать адекватно писать про науку, технологии и здоровье в обычных изданиях, учитывая, в какой ад мы все несёмся с антипрививочниками, экологическими проблемами и гаданиями по таро.
Есть ещё коммуникационная работа, например, в редакциях крупных медицинских центров или просто с командами врачей, иногда у них бывает такой запрос. Может быть в агентствах, которые обслуживают бренды, связанные со здоровьем, фармой
Кажется, сейчас круто растёт медтех, это всякие приложения для здоровья. Есть применимые практики на каждый день, там действительно нужно много материалов, и туда набирают редакторов. Есть разные приложения для телемедицины, приложения, которые помогают отслеживать параметры состояния здоровья. Обычно они накапливают свои базы знаний.
Сейчас у таких проектов есть спрос на справочники и базы знаний. Туда тоже нужны люди, которые смогут адекватно про это писать: просто, понятно, с проверенными источниками, с экспертами. Но всегда стоит помнить, что придётся очень много за всеми перепроверять. В любой из этих позиций придётся очень много работать с источниками, никому не верить и искать правду везде.
Редакция «Купрума» в апреле 2021
На какие темы сложнее всего писать?
Сложно писать про еду. Проблема в том, что существует очень мало научных исследований, которые могут хоть что-то подтвердить. Люди очень сильно связывают своё самочувствие с едой и думают, что с помощью неё можно что-то улучшить, управлять им. Чаще всего это не так. Нет никаких суперфудов или секретных рецептов.
Практически все тексты про здоровое питание сводятся к тому, что нужно научиться чувствовать свой аппетит, чувствовать, как тебе с яблочком, мясом, шпинатом, морковным соком. И только тебе, потому что ровно твой партнёр, с которым ты живёшь в одной квартире и ешь одни и те же продукты, от этой же еды может чувствовать себя совершенно по-другому. При этом вы оба абсолютно здоровые люди.
Любой научный ответ на любой вопрос про еду чаще всего сводится к тому, что никакой конкретный продукт ни на что особо не влияет. Вообще нет исследований, просто смотрите на своё самочувствие.
Ещё одна сложность заключается в том, что эти исследования очень трудно организовать. Невозможно взять человека и заставить его неделю есть только яйца, это всё равно будет необъективное исследование. Есть буквально пара грандиозных фактов о питании, которые были открыты в ходе лонгитюдных исследований, когда следили за огромным количеством людей на протяжении многих лет. Следили не только за их питанием, но за всей их жизнью, чтобы сделать какие-то выводы.
Одно из самых ярких исследований — это Фрамингемское исследование сердца. Учёные следили за сердцем, параллельно стало понятно, что красное мясо плохо влияет на состояние организма. Из-за него появляются бляшки и полипы в кишечнике, из-за них — угроза сердечно-сосудистых заболеваний и рак. Образуется вредный холестерин, который способствует плохим процессам в сосудах и приводит к самой распространённой причине смерти. Как сильно надо было заморочиться и как долго изучать людей, чтобы прийти к одному выводу про мясо.
Наверняка сейчас ведется ряд подобных исследований, которые, однажды, расскажут нам всю правду про авокадо, огурцы
Сложно писать про вещи, о которых мало данных. Про тот же коронавирус. Про него все пишут, и другого выбора нет. Почти все статьи упираются в то, что данных нет, и это всегда предложение персонального выбора: сами решайте делать прививку, пить лекарства и ограничивать себя в чем-нибудь.
Вспомним замечательное переобувание в воздухе с ношением масок. Поначалу считалось, что маски не имеют никакого смысла, ВОЗ говорила: «Не используйте маски, они нужны медперсоналу, давайте их беречь». Потом произвели нужное количество масок и стали говорить, что их нужно носить всем. А как нам объяснить это людям? И мы не можем объяснить, потому что все данные, которыми располагаем, — препринты, которые могут не опубликовать, потому что в последний момент может оказаться, что они неверные. Из-за этой кутерьмы даже хорошие исследования начинают вызывать вопросы.
Есть ещё темы, про которые в России просто мало информации и реальных данных. Хорошие данные есть по онкологии, потому что есть онкорегистр, который более или менее независимо всё фиксирует. В остальном нормальных данных о нас нет: по депрессии, ожирению, диабету, проблемам со зрением — везде разные и странные цифры. Поэтому для статей приходится брать информацию по какой-нибудь Великобритании или Америке.
Некоторые вещи к нам неприменимы. Есть чисто русские запросы. Очень много попадается информации, которая на бумаге и на деле отличается. Например, мы писали текст про передачи в тюрьму, беседовали с нутрициологом о том, что лучше передать, чтобы дополнить рацион. Столкнулись с тем, что по ГОСТу заключённым должны давать одно, а комментарии очевидцев говорят о том, что дают не всё. Понятное дело, что такое может происходить везде в мире, но это не фиксируется, и с такими темами бывает сложно.
Сложно писать про тяжёлые темы, которые угрожают проекту. Например, про вещества, которые можно отнести к наркотическим. Как про это писать, как рассказывать, где брать информацию, какими дисклеймерами снабдить, чтобы вас не закрыли, когда вы пишете про медицинское применение марихуаны. Или про всякие ЛГБТ-штуки. Это важный запрос, который есть у общества.
Так как аудитория в основном консервативная, она и у медицинских проектов чаще всего консервативная. Такие темы вызывают всплеск эмоций. Даже не ЛГБТ, а просто разговоры про секс. Темы о том, как говорить о сексе с детьми, вызывают большое количество проблем. Наша задача не обострить обстановку, а попытаться достучаться и до этих людей.
Делать материалы по этим темам, учитывая такую аудиторию, — это вызов. В «Купруме» такими проектами занимается редакция Люды Сарычевой, которая также для «Купрума» ведёт рубрику «Жизнь» и помогает редакции со сложными темами, например, материал про подарки врачам. Это очень важная тема, которая выводит всех. Все эти подарки, взятки, деньги в конвертах. Чтобы этот материал никого не оскорбил, пришлось поработать. Во многом он получился таким, какой он есть, благодаря Люде.
Нечего сказать людям про еду, нечего писать про еду
Стоит ли шутить про медицину?
Смотря про что и в каких обстоятельствах. У меня был личный опыт, я участвовала в открытии бара доказательной медицины в Петербурге. Его открывал Никита Жуков, а я немножко помогала ему с концептуальными вещами. Там есть сцена, где проводятся стендапы учёных и врачей. Никита — один из тех людей, которые любят словосочетание «научная коммуникация». Он позвал меня первой выступить в баре, потому что я научный коммуникатор, а бар — это научная коммуникация.
Там я шутила абсолютно ужасные вещи. Почти вся аудитория — врачи. Я говорила про них не совсем лицеприятные факты, которые замечаю сама. Они хохотали, подходили благодарить, писали Никите, как это было весело. При этом все, естественно, были пьянющие, и я была не совсем трезвой, и, возвращаясь назад к этой ситуации, я бы не говорила некоторых вещей, вроде того, что ВОЗ плохо работает. Но да, бывают обстоятельства, в которых любые шутки про медицину к месту.
Если мы говорим про массовую работу, у юмора есть фасилитационная функция, функция медиации в сложные моменты. Важно немного пришучивать в примерах, острить в ходе особенно сложного текста или напряжённого разговора на тему, которая смущает читателя. Это снимает напряжение. Не делать весь текст шутливым, но добавлять отдельные акценты, шуточки или даже задирки в сторону читателя. Это позволяет расслабиться, добавить той же любимой Людой Сарычевой драматургии, немножко позаигрывать с читателем, отпустить и дальше разговаривать по делу. Это как хорошая лекция от преподавателя, который умеет пошутить, где нужно.
Шутить про здоровье остро не стоит. В «Купруме» мы уже расширили возможности взаимодействия с аудиторией. Мы знаем, что если мы будем шутить про лекарства с недоказанной эффективностью, над производителями, а не над людьми, которые их покупают, это всем понравится. Но если мы переключим фокус на шутки про то, какие люди глупые, что это покупают, это будет уже неправильно.
Шутить над всякими плохими вещами, которые мешают жить, посмеиваться вместе с читателем над какими-то ситуациями, чтобы вместе это пережить, — это круто, это помогает расслабиться, настроиться на одну волну, понять, что со всеми такое происходит, что это нормально. Шутить над людьми, у которых всегда есть миллион обстоятельств и причин поступать так, как они поступают, — это уже не очень хорошо. Кстати, это тема, которую иногда используют врачи в своих блогах. Это всегда выглядит и звучит некрасиво. Люди не обязаны разбираться в тех вещах, в которых разбираются врачи и принимать идеальные решения.
Люди живут в мире, где в аптеках и транспорте висят плакаты с сомнительными препаратами, которые должны защитить их от всех бед и проблем. Врачи в поликлиниках в одном и том же кабинете в разные часы приёма советуют абсолютно противоречащие друг другу вещи. Мама и бабушка рекомендуют купать ребёнка в череде. Миллион обстоятельств давит на людей. Они и так молодцы, что справляются со всем бредом, происходящим вокруг, а ты приходишь и говоришь им, что они тупят. Это как шутить про женщин за рулём. Это мерзко.
Это как шутить про женщин за рулём. Это мерзко
Советы новичкам
Если вы решили заниматься медицинской и научной коммуникацией, прокачивайте навык изъясняться коротко и ясно, писать и сокращать максимально сильно.
Если вам хочется заниматься именно медицинской коммуникацией, но у вас нет профильного образования, попробуйте начать с интервью с хорошими экспертами. Вы увидели, что с ними работают хорошие издания, например, «ПостНаука», «Купрум», «Burning Hat», у «Тинькофф-журнала» очень хорошая медицинская редакция. Если да, смело напрашивайтесь на интервью. Интервью очень хорошо помогает разобраться в устройстве темы. Я начинала с этого. Если вы попадёте к крутым экспертам, вас проведут по миру медицины и науки, расскажут, как всё устроено, а вы ещё и текст какой-то по итогу сделаете.
У Лекториума есть массовый открытый онлайн-курс университета ИТМО по научной коммуникации. Там очень много информации про журналистику и источники. Можно посмотреть его и даже диплом получить.
Если правда интересно и вы хотите дальше этим заниматься, есть очень крутая школа по научной журналистике на Сицилии. Меня выбрали в эту школу прямо накануне коронавируса, и всё отменилось, с тех пор они не пишут. Я не знаю, вернутся ли они вновь, но держите в голове, что в мире научной журналистики есть много прикольных движух. Вот эта школа, Европейская конференция по научной журналистике, всемирная конференция по научной журналистике.
Можно посмотреть что-то профильное. Мне очень понравился и пригодился курс на Курсере про эпидемиологию инфекций от Гонконгского университета. То, что нужно, чтобы нормально писать про вирусы и инфекции. Я его быстро смотрела, когда начался коронавирус. Думаю, что это мой вклад на будущее — я знаю как писать про инфекции.
Большинство ошибок новичков — это ссылки на исследования, которые они непонятно как нашли, а не на рекомендации медицинских организаций и какие-то крупные метаанализы. Вообще ответы на вопросы в медицине лучше искать в рекомендациях. Потому что рекомендации — это не просто результат огромной работы исследователей, а ещё результат работы органов, которые оценили эти исследования и приняли их в работу.
PubMed — это просто поисковик и свалка кучи исследований, часто плохого качества. Новичку просто не хватает навыка, чтобы проверить их. Есть исследования, которые на первый взгляд кажутся нормальными и достаточно крупными, это даже может быть метаанализ, но он будет плохим. Поэтому учитесь оценивать источники
Я рекомендую научиться работать с базами медицинских рекомендаций, например с UpToDate. Там платный доступ, но открыт раздел для пациентов и раздел про коронавирус. Они пишут в первую очередь для врачей, но журналисту тоже нужно уметь там ориентироваться.
Следующий шаг — научиться работать с документами для здравоохранения. Научиться искать противоречия между ними и исследованиями, разбираться, что на самом деле применяется, а не просто постулируется в каком-то исследовании. Научиться оценивать качество экспертов. Новички часто ведутся на слова, которые говорит эксперт, и не перепроверяют их, потом может оказаться, что эксперт ошибается.
Ещё я рекомендую уделить внимание переговорам. Нам часто приходится искать общий язык с экспертами. Даже с хорошим экспертами бывает сложновато — из-за их консервативности. Нужно искать общие цели. Начать можно с Кэмпа. Это софт-скилл, который необходим в нашей работе.