Наталия Асаул Редактирую всё, что плохо лежит

Ты окончила МГИМО, факультет международной журналистики. Почему ты выбрала именно её?

У меня была не совсем журналистика. Это был факультет журналистики, отделение связей с общественностью.

В основном, мне нравилось писать и работать со словом, нравились иностранные языки. Я понятия не имела, что мне делать, поэтому выбрала такое широкое направление. В плане широты я не ошиблась. Мы изучали предметы изо всех областей: мировые экономические отношения, международные отношения, литературу, у меня было три иностранных языка.

Это было такое образование, во время которого я хотела выяснить, чем же я хочу заниматься. К концу четвёртого курса я уже лучше поняла, чего я хочу и куда хочу двигаться.

Я вообще не уверена, что в 18 лет можно принять взвешенное решение, куда ты хочешь поступать и кем будешь после этого. Я тогда примерно знала, к чему у меня лежит душа, но не была уверена на 100 процентов. Бывают, конечно, взрослые, сформировавшиеся личности в таком возрасте — очень им завидую. Но я была как слепой котёнок.

Я слышал, что в российских журфаках до сих пор рассказывают про «древнейшую профессию». Вам давали какие-то знания о современных медиа?

Новые медиа мы практически не изучали. На самом факультете международной журналистики все четыре года, прям до госов, люди учат историю международной журналистики: какие были дореволюционные издания, какие издания были в Советском Союзе, в каком году они были основаны.

В МГИМО есть современные предметы типа коммуникации в диджитал. По факту они имеют мало отношения к тому, что ты потом реально будешь делать. Никто не стремится тебя научить тому, что такое «медиа нового поколения», как работать в интернете, какие проблемы решают медиаменеджеры.

Преподаватели МГИМО — хорошие, образованные люди. Но чаще всего места, где они работали или работают параллельно с преподаванием, не имеют никакого отношения к тому, куда пойдёт большинство выпускников.

По моему направлению — по рекламе и связям с общественностью — у нас были преподаватели-практики. Это люди, которые работают в агентствах, занимаются маркетинговыми коммуникациями. Они ориентированы на практику, на сегодняшний день.

Лично меня напрягало то, что они рассказывали о своей работе. У меня после этих занятий осталось впечатление, что, когда ты работаешь с аудиторией, когда ты хочешь ей что-то продать, ты воспринимаешь её, как дойную корову. И ты просто ходишь вокруг, заглядываешь ей в глаза, и говоришь: «Ну давай, давай сюда деньги». Мне было это неприятно.

Я не думаю, что это делается сознательно: они просто стараются оптимизировать свои усилия по повышению продаж. Продажи повышаются, когда находишь точку, на которую будешь давить с такой-то интенсивностью, через такие-то каналы. Они к этому относятся, как к задаче, которую нужно решить. Но для меня в 19 лет это выглядело не очень.

Сначала я не хотела заниматься коммерческими текстами. Сейчас преодолела этот взгляд на вещи. Теперь я понимаю, как можно принести пользу человеку, а не воспринимать его, как корову. Я пишу тексты от лица компании и чувствую себя не паразитом, а человеком, который приносит пользу. И это очень приятно.

Из журфака ты вообще что-то вынесла в итоге?

Я бы уложила это в одно слово: кругозор.

У нас было много проблем в программе. На третьем-четвёртом курсе я ругалась на универ, не переставая. Сейчас я понимаю, что было много и полезного. Программа такая, что ты мог ухватить всё что угодно из большого количества гуманитарных сфер знаний. Конечно, бывало так, что просто мазнул пальцами по учебнику — а уже сдал этот предмет и забыл о нём.

Ещё языки: у меня был английский, французский, испанский. И я себя сейчас очень комфортно чувствую именно благодаря языкам! Я бы не сказала, что это был лучший уровень преподавания в моей жизни. Но у нас было много часов отдано под языки, и это было полезно.

Ты работала в МИДе и писала тексты для выступлений. Как это происходило?

В МИДе я проходила преддипломную практику. Я долго думала, идти ли мне в МИД. Потом поняла, что больше никогда жизнь меня в МИД не заведёт, и подала документы туда, а не в «Кока-колу», как мои одногруппники.

МИД — интересное место, потому что это, во-первых, — госслужба, а во-вторых — очень гордая внутри себя система. В МГИМО это тоже ощущается. У всех чувство, что они занимаются чем-то важным. Меня всегда это привлекало в работе, но там я не слишком прониклась этим настроением.

В чем важность? Как люди ощущали её на себе?

В департаменте коммуникаций МИДа облекают в слова то, что мидовцы думают про конфликты и события в мире. Как они сформулируют, так и будет звучать официальная позиция страны. Это большая ответственность.

Как раз во время моей стажировки у России забрали дипсобственность в Америке, потом была Мьянма — гонения на мусульман-рохинджа в 2017 году. Нашим начальникам приходилось много высказываться на эти темы.

А как вообще происходила работа? То есть, к тебе приходят спикеры, дают текст и ты его редачишь?

Бывало по-разному. Есть несколько форматов, когда журналист запрашивает комментарий, МИД его готовит, а потом согласовывает с ответственным замминистра.

Бывают ситуации, когда департамент информации и печати предполагает, что их о чём-то спросят. Они готовят для Марии Захаровой коммент. Потом он внутри редачится, согласовывается, и она его зачитывает как официальную позицию.

Однажды я написала как раз такой официальный комментарий. Я сидела в зале, где проходят брифинги, — и тут Мария Захарова читает мой текст. У меня была паника. Понятно, что текст после меня редактировали. Но она произносит слова, а я помню, как они выглядят в документе ворда, когда я их писала. Думаю: «Господи, а если я где-то ляпнула какую-то глупость и никто не заметил». Я тогда почувствовала, что такое ответственность за то, что ты пишешь. Сейчас я бы спокойнее отнеслась к этой ответственности, но тогда очень переживала.

Ты писала для «Коммерсанта» и «Спутника». В чём там заключалась твоя работа?

Писать! В «Спутник» я попала, потому что хотела писать на английском. В России мало редакций, где производство полностью на иностранном языке. Я писала статьи под руководством шеф-редактора — сначала одного, потом другого. В «Коммерсанте» я тоже писала статьи. В основном, это была международная повестка.

В МГИМО мне случайно привили любовь к международным отношениям. Хотя я мало помню людей с моего факультета, кроме меня, кто увлёкся бы этим после наших пар. Но со мной это произошло — и я приходила в места, где, как мне казалось, международной журналистикой занимаются в классическом формате.

Ты сказала, что после ваших пар никому не понравится следить за ситуацией в мире. Почему ты так думаешь?

Причина не в том, что плохо учат. Учат совершенно обычно: это такой же предмет, как и литература. Но на связях с общественностью, в основном, учатся люди, которые хотят в пресс-службу «Газпрома» или в рекламное агентство «BBDO», а не на госслужбу. Вообще, даже те, кто идет на факультет международных отношений, где куют дипломатов, часто предполагают себя в какой-то другой сфере. Поэтому людей, которые сильно увлекаются тем, кто и что сказал на каком саммите, сложно встретить.

А тебе чем нравятся международные отношения?

По сути, это как сериал. И, если к нему относиться без застилающего глаза предубеждения в пользу или против какой-либо страны, то это просто очень увлекательный предмет. Люди любят смотреть «Формулу-1», а мне нравится читать, что сказал Трамп на прошлой неделе, и кто как на это отреагировал.

Международные отношения похожи на сериал

Как ты искала информацию, когда работала в «Спутнике» и «Коммерсанте»?

Я была стажёром-внештатником, поэтому производила контент не на основании разговоров с экспертами, а брала информацию с ленты информагентства. Так делает большинство журналистов.

Я смотрела, какая есть информация. Подбирала бэкграунд, думала, что именно напомнить про палестино-израильский конфликт после очередной бомбёжки. Шерстила высказывания политиков, чтобы добавить контекст.

Я бы не сказала, что занималась настоящей журналистской работой: не бегала с блокнотом за важными людьми, не рылась в архивах, как показывают в фильмах. Это был начальный уровень: посмотреть, как устроена редакция, какие люди там работают.

Тру-журналистикой ты не занималась, но у тебя есть какие-то лайфхаки, как правильно искать информацию?

Мне кажется, базовые принципы фактчекинга везде одинаковые. Я всегда смотрю на источник. Есть приёмы, чтобы понять, что перед тобой лажа.

Ищите первоисточник, первое упоминание: откуда взялась та или иная фраза или цифра. Если книга ссылается на высказывание исследователя-политолога, то я ищу, когда и где это было опубликовано впервые, и перепроверяю.

Главный принцип — докопать до момента, когда веришь, что из этого источника информация донеслась в первый раз.

Почему ты не стала дальше заниматься журналистикой, международными отношениями?

Я поняла, что в России сейчас нет ни одного издания, где я хотела бы работать. О котором я бы безусловно думала, что должна набираться знаний и опыта, чтобы попасть туда. У меня в голове не было такого образа отдела «Мировая политика», куда я хотела бы прийти и остаться. Это первая причина.

А вторая — когда постоянно пишешь на одну тему, ты следишь за событиями, которые развиваются годами. Они вихляют туда-сюда — и ты за ними. Меня этот формат довольно быстро перестал привлекать.
Когда ты приходишь на работу, ты должен видеть людей, которые тебе нравятся. Ты ведь проводишь с ними кучу времени. И я искала такой коллектив. Этот поиск для меня не прекратился, когда я попала в МИД, «Спутник», «Коммерсант» или ещё куда-то.

Сейчас ты работаешь в «Осоме». Что это?

«Осом» — это сервис для предпринимателей в Сингапуре, который помогает с документооборотом и отчетностью. Аналог российской «Кнопки» или «Точки», но без банка. Клиенты отдают нам отчетность на аутсорс, общаются с бухгалтером и корпоративным секретарем в защищенном чате и подписывают документы пальцем на экране телефона.

Чем ты занимаешься в «Осоме»?

Я редактор. Пишу и редактирую всё, что плохо лежит. Это статьи в блог, статьи для интернет-изданий типа «Виси-ру», рассылки, тексты для лендингов. У нас сейчас довольно маленький отдел маркетинга, в нем есть я и ещё два копирайтера. Мы делаем всё, что нужно компании, чтобы общаться с внешней и внутренней аудиторией.

В «Осоме» ты начала работать ещё на второй ступени Школы редакторов, когда Куличевский опубликовал вакансию копирайтера. Расскажи эту историю.

Я вернулась из Китая и начала искать постоянную работу. Зарегистрировалась на Бирже Главреда. Мне на почту написал основатель «Осом» Виктор Лысенко: «Здравствуйте! Я серийный предприниматель, меня заинтересовало ваше резюме». Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, так что я решила, что это развод. Но на собеседование всё-таки пошла, и мы хорошо поговорили.

Через месяц захожу в соседний кабинет, вижу человека со знакомым лицом. Я тогда не узнала Куличевского. Долго не понимала, что он преподаватель в нашей школе и что это он посоветовал Виктору посмотреть Биржу Главреда. Мне казалось, что я попала в «Осом» совершенно случайно. С Лёшей Куличевским — именно как с Лёшей — я познакомилась сильно позже.

Ты упомянула Китай. Ты часто путешествуешь?

Я тогда не совсем путешествовала — я жила в Китае четыре месяца. Мой муж учился там в университете, а я поехала вместе с ним. Я как раз окончила МГИМО и смогла устроить себе такой отдых.

Какие у тебя впечатления от Китая?

Интересно посмотреть, как живут люди, у которых совсем по-другому работает голова. По сравнению с китайцами, русские люди — это дичайшие индивидуалисты. Китайцы такими категориями не мыслят. Они умеют собираться в группы и делать что-то совместно, это ощущается в масштабах страны.

Постоянно чувствуешь присутствие сильного государства. Отлично отстроенные дороги, больницы, огромные новые университеты и люди, которые друг за друга держатся, — всё сливается в одну картину. Это впечатляет.

При этом у китайцев нет чувства личного пространства. Например, когда в больнице приходишь к врачу, вместе с тобой заходит в кабинет вся очередь. Врач тебя осматривает, а китайцы над тобой трясут рентгенами, справками, пытаются поговорить с врачом. И врач им всем отвечает. К такому коллективному действу я была не готова.

Я тогда впервые надолго поехала в Азию, и меня всё напрягало. Теперь скучаю: поглядываю, как в Китае дела. Муж работает с китайским языком, я чувствую эту страну недалеко от себя.

По сравнению с китайцами, русские люди — дичайшие индивидуалисты

Что тебя напрягало в жизни в Китае?

Разные внешние проявления. Условно, если в России в ресторане найдёшь волос в тарелке, придёт менеджер, извинится, ты бесплатно поужинаешь. А в Китае человек либо посмеётся, либо с удивлённым видом достанет волос из тарелки и скажет: «А ты что, сам не догадался этого сделать? Берёшь и достаёшь!»

Там много вещей, которые не совпадают с тем, как нас воспитывают. Например, у нас нельзя сморкаться в микрофон во время выступления, а в Китае можно. Можно плевать на улицах в тех количествах, в которых тебе хочется. У нас бы подумали: «Какой невоспитанный человек». Но когда проживёшь какое-то время в Китае, понимаешь, что это просто ещё один сложившийся уклад, параллельный тому, к которому ты привык. Как только я это осознала, мне стало проще.

Ты по чему-нибудь скучаешь?

Сложный вопрос. В Китае много такого, чего нет в нашей повседневной жизни. Там ты выходишь на улицу и видишь абсолютно другую картину. Другие люди, другая атмосфера, другая еда, другой ритм жизни.

В Москве я не чувствую, что все живут напряжённо и куда-то бегут. Я тут выросла, и мне кажется, что мы вполне нормально, расслабленно живём. А в Китае я чувствовала эту энергию вокруг себя. Китайцы себя не жалеют: много работают, много взваливают на себя, и, когда оказываешься в этой атмосфере, хочется что-то делать.

Слышал, что китаец не будет устраиваться на работу, если он знает, что ему не дадут сверхурочно работать.

Китайцы очень работоспособные. Думаю, если бы я родилась в Китае, мне было бы тяжело. Китайцев много, у них высокая конкуренция из-за количества людей, они напряжённо учатся, работают. Это норма жизни. Дух конкуренции между людьми остро ощущается. По крайней мере, если сравнивать с жизнью в России.

Если бы у тебя была возможность переехать в Китай, ты бы ей воспользовалась?

Я очень люблю работу, которая у меня есть в Москве. Это было бы главное, о чём я бы думала, решая, уезжать или не уезжать.

В «Осоме» много людей, которые работают удалённо. Половина сидит в России, половина — в Сингапуре. Все привыкли к удалённой работе. Но для меня важно приходить в офис и видеть там приятных мне людей, с которыми мы делаем одно дело. Это очень заряжает на работу.

Я могла бы уехать ненадолго. У нас есть такая практика, когда разработчики или дизайнеры просто на некоторое время едут куда-то заграницу и работают оттуда. Но на несколько лет я бы сейчас точно не переехала, потому что чувствовала бы, что я очень замедляю себя таким образом. Я могу сейчас расти и развиваться, кем-то становиться. Если бы я уехала, это было бы гораздо сложнее.

Ты поступила в Школу редакторов, когда жила в Китае?

Не совсем. Занятия начались в конце августа, а в начале сентября я уехала в Китай. Первую ступень я проучилась там.

Почему ты решила делать всё и сразу: и переехать в Китай, и учиться в Школе редакторов?

Я только закончила универ. У меня не было работы, где бы я проработала достаточно долго, чтобы перейти на удалёнку. Виза у меня была такая, что мне нельзя было работать в Китае. Ну и, скорее всего, я бы там смогла только английский преподавать.

А я хотела с пользой потратить эти четыре месяца. Лучше сориентироваться в профессии, которую хочу иметь. Школа дала достаточную структуру, чтобы я чувствовала, что учусь в каком-то ритме. При этом — полный онлайн. Не нужно было быть постоянно на связи с Москвой, потому что разница во времени в пять часов не очень удобна. Школа помогла мне понять, к чему нужно стремиться и на что будет похожа работа, которую я хочу иметь.

Что ты имеешь в виду?

Я уже говорила: в университете у меня было много общих знаний. Я не получила набор навыков, в котором была бы уверена. Не было такого, что я под руками чувствовала какое-то дело. У меня были смутные образы в голове. После школы я поняла, что я что-то знаю, что-то умею. Могу участвовать в создании информационного продукта.

У меня на работе много задач, которые приходят от дизайнеров. В том числе, когда нужно написать текст для интерфейса. И я понимаю, что костяк того, что я умею сейчас, был заложен в меня за те четыре месяца, что я провела в Китае.

Как ты совмещала знакомство с новой страной и учёбу в школе? Она ведь жёсткая.

Учёба жёсткая, когда есть работа фуллтайм. На второй ступени я устроилась в «Осом» и только тогда почувствовала, что школа — это жесть.

На первой ступени я могла много заниматься учёбой. Для меня это был комфортный ритм. Я очень рада, что подарила себе эти четыре месяца, когда я могла спокойно вникать, читать лекции, делать тесты. У меня не было вот этого ощущения жонглирования параллельными сферами своей жизни.

В поездках учиться было тоже легко: я выделяла время и садилась заниматься. У меня не было такого, что я чем-то сильно жертвовала или очень на себя давила, чтобы закончить первую ступень.

Школа помогла мне понять, на что будет похожа работа, которую я хочу иметь

Ты закончила две ступени. Почему не пошла на третью?

Я очень устала от второй ступени. Работа была новой, а я совмещала с ней учёбу.

Я долго думала, сомневалась. Но хотелось больше делать на работе, расти, выполнять как можно лучше свои задачи. Я поняла, что, если бы пыталась в таком же жестком ритме усидеть на двух стульях ещё несколько месяцев, я бы не получила с такой скоростью и в таком объёме опыт, который я получила внутри компании. И просто на тот момент у меня было столько неполученных знаний, что я чувствовала, что учусь, просто работая. Я поняла, что пойти на третью ступень для меня не так важно, как я думала, когда только поступала в школу.

Какая из ступеней тебе принесла больше пользы?

Сложно выбрать. На второй ступени у меня было меньше времени на задания. Я получала удовольствие от того, что научилась делать только самое важное, чтобы выполнить работу. С другой стороны, на первой ступени у меня было больше времени, чтобы проникнуться учёбой, разобраться.

В целом, я больше люблю практику, чем теорию. Поэтому всё-таки вторая. Но ступени разные, разные задачи, сложно сравнивать.

Было ли предметы, которых тебе не хватило — как у дизайнеров была визуализация данных, у руководителей дизайн продуктов и аналитика?

Самая главная дыра, которую я чувствовала, — это аналитика. Ведь редактор — это капитан корабля. Капитан не может вести вслепую — он должен что-то знать. И у нас не было минимума, который позволяет тебе уверенно себя чувствовать и хотя бы правильный вопрос в гугл вбить. Я разбиралась во всём сама, стихийно.

Что ты посоветуешь будущим студентам школы?

По-моему, где-то на сайте школы написано, что Школа редакторов даст тебе ровно столько, сколько ты в неё вложишь времени. И я на себе это ощутила: у меня было много времени на школу, я чувствую в себе отклик.

Учёба в школе — совсем другой ритм жизни. Знания поступают очень активно. Если взять на себя слишком много в этот момент, ты можешь упустить важное. Советую подготовиться и выделить в своей жизни большой слот под учёбу, потому что иначе можно пожалеть.

Советую выделить большой слот времени под учёбу

Что можешь посоветовать из университетских книг?

Хороший вопрос, но сложный. Из того, что мне больше всего понравилось в универе, — это Сэмюэл Хантингтон «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка». Это книга, которая пытается объяснить всё, что происходит в геополитике. Ты читаешь, и у тебя, с одной стороны, недоумение. А с другой — есть стремление положить событие на структуру и смотреть на него именно так. Книгу, конечно, много критиковали, но я получила от неё огромное удовольствие.

Ещё я очень благодарна универу за то, что я познакомилась с Роланом Бартом. «Мифологии» — это книга, которую я постоянно непроизвольно использую, чтобы описать вещи, с которыми я сталкиваюсь в текстах и в человеческих отношениях.