Шесть лет назад Сергей Барвинский вышел из тюрьмы строгого режима. С тех пор он отучился в 16-м потоке Школы редакторов, в 18-м потоке Школы руководителей и нашёл себя в профессии копирайтера. Сейчас Сергей работает главным редактором и директором по маркетингу в медицинском центре SpaGolod в Москве.

Ты провёл шесть лет в тюрьме строгого режима. За что тебя осудили?

Всё началось с того, что я, первокурсник мединститута, связался с плохой компанией. Участвовал в ограблении и получил 7 лет строгого режима. Но повезло выйти досрочно на год раньше.

Сейчас я воспринимаю этот опыт как подтверждение мысли, что в любых обстоятельствах можно изменить жизнь. Важно отношение к происходящему. Нужно относиться к сложностям как к возможности стать лучше.

В тюрьме передо мной встал выбор: блатная жизнь или путь развития и образования. Администрация тюрьмы предложила дистанционную учёбу в Национальном институте России. Я решил не терять время впустую и отучиться на психолога.

Выбрал психологию, потому что она близка к медицине. Совпадают даже темы некоторых дисциплин. Например, психологи изучают на первом курсе физиологию центральной нервной системы, а я уже проходил это в мединституте. Поэтому отказался от мысли изучать экономику или юриспруденцию и выбрал близкое по духу направление.

Как организован учебный процесс в тюрьме?

Мы занимались дистанционно, ходили в компьютерный класс на территории тюрьмы. Я учился с утра, потом шёл на работу в промку. Работал пару раз в неделю на швейном производстве. По вечерам дополнительно уделял два часа учёбе.

Раз в две недели приезжал представитель университета, чтобы забрать результаты заданий и тестов на проверку. Все коммуникации с университетом проходили через него. Мы сдавали ему рефераты и курсовые.

Учился четыре года, окончил с отличием.

Как ты делал домашние задания?

Домашку делал в бараке, потому что компьютерный класс работал только днём. Ставил у койки табуретку вместо стола, клал на неё книгу — и читал, занимался. А в бараке, представляешь, 100 человек. Курят, играют в карты и нарды, общаются, ругаются. А я сижу с книжкой, делаю домашку — забавно было.

Чем ты занялся после освобождения?

Было совершенно непонятно, что делать с психологическим образованием. Меня интересовала не практическая психология, а именно академическая — исследования, большие объёмы данных. Но академические психологи не востребованы, и никто не ждал меня на работу. Было желание заняться научной деятельностью или стать преподавателем. Но эти фантазии разбились о реальность и моё финансовое положение.

Я начал работать и сменил много мест за один год: шлифовал бетон на стройке, был спортивным тренером, работал в клининге — мыл окна, пылесосил полы. Понимал, что это временные варианты, и искал подходящую работу, на которой нужно решать сложные задачи.

Поработал менеджером по продажам сразу на двух швейных предприятиях. Занимался холодными звонками, продавал текстиль. Было психологически тяжело целый день звонить людям, которые даже не были заинтересованы в продукте. Я понял, что это не моё, и стал искать другую работу.

В 2019 году я открыл для себя копирайтинг. Моё психологическое образование не дало мне практических навыков, но научило работать с большими объёмами информации, когда я готовил курсовые и дипломную работу. В годы учёбы я писал заметки о психологии и делился ими с узким кругом людей. В том же году руководство медцентра SpaGolod, знавшее меня, предложило писать статьи для них. Так я устроился к ним копирайтером.

Сколько ты тогда получал?

По две тысячи за статью. Писал в месяц 4−5 материалов, зарабатывал около 10 тысяч рублей. Но я понимал, что это гораздо более перспективная история, чем работа в клининге или на стройке.

В первое время не было явных ориентиров, как расти и развиваться в копирайтинге. Я прошёл несколько курсов, но это не дало особого результата. Затем услышал про Максима Ильяхова. Начал читать его блог и книгу «Пиши, сокращай». Подписался на рассылки «Текст и деньги», «Продвинутый курс главреда», «Мастерская главреда», затем — на «Сильный текст». Ждал выхода каждого нового материала. Считаю, что мой настоящий старт в профессии случился тогда. Всё, что писал до этого, кажется сейчас несерьёзным.

Во время учёбы я начал писать тексты для соцсетей и администрировать сайт медцентра. Позже углубился в маркетинг. Вёл всю рекламу: таргет, директ, делал интеграции у блогеров, верстал посадочные страницы. По мере увеличения пользы росла и моя зарплата.

Тебе часто в жизни приходилось совмещать работу и учёбу. Как это делать продуктивно?

Дозировать нагрузку по работе. Договариваться с руководством, объяснять, чем это будет полезно компании. Я сам с готовностью иду навстречу своим сотрудникам, если они хотят совмещать обучение с работой.

Выделять время на учёбу рано утром. На свежую голову знания усваиваются лучше. Сейчас продолжаю повышать квалификацию, обучаясь до начала рабочего дня.

Поддерживать баланс работы и отдыха. Одно время казалось, что чем дольше я работаю и учусь, тем больше делаю. Но такой подход быстро приводит к выгоранию и снижению эффективности. Можно просидеть за ноутбуком 16 часов, получить слабый результат и затем всё переделывать. А можно хорошо выспаться, сходить на тренировку и за 8 часов качественно выполнить все рабочие задачи.

Какие знания из Школы редакторов больше всего помогают тебе в ежедневной работе?

Я делю знания, полученные в Школе редакторов, на две категории:

• Прикладные навыки. Было ценно научиться мыслить как редактор и эффективно вести переговоры. Отдельно хочу выделить лекции по вёрстке и прототипированию. Они помогли научиться верстать сайты на бутстрапе.
• Знания про жизнь, отношение к работе, коллегам и клиентам. Первое, о чём я вспомнил: дизайнер — это булочник. Эта идея относится и к редакторам. Редактор, как и дизайнер, — не художник. Он оказывает услуги и должен уметь представить себя на месте клиента.

Сейчас мой главный клиент — медцентр. В пределах разумного я ставлю интересы работодателя выше собственных. Когда нужно сделать выбор — увеличить себе зарплату или нанять сотрудника, я понимаю, что новый работник принесёт пользу бизнесу. Бывало, урезал зарплату себе, когда для найма нужного специалиста не удавалось согласовать бюджет.

Этот подход дал результат: выручка медцентра выросла в три раза за последние пять лет. В начале карьеры мне иногда задерживали зарплату, у компании были финансовые трудности. А сейчас мы обновляем ремонт, подумываем работать по франшизе, штат растёт, почти всегда санаторий заполнен гостями до отказа.

Редактор, как и дизайнер, — не художник. Он оказывает услуги

За четыре года ты вырос с копирайтера без опыта до главреда и директора по маркетингу. Что больше всего помогло твоему карьерному росту?

Я старался сразу применять полученные знания в работе. Узнавал что-то новое про редактуру — использовал тут же в текстах, сам верстал и обновлял сайт медцентра. У меня было желание догнать и перегнать других редакторов. Я ведь поздно стартовал в профессии — в 27 лет, многие в этом возрасте уже становятся руководителями. Поэтому поставил цель за несколько лет стать хорошим специалистом и освоить как можно больше навыков.

Как ты сейчас совмещаешь две роли — главного редактора и директора по маркетингу?

Сейчас моё основное направление работы — менеджмент и маркетинг. Но я сознательно оставил за собой роль главного редактора. Хочу знать, чем заняты авторы. Согласовываю темы статей и постов, запускаю новые рубрики, читаю все тексты перед публикацией на сайте и в соцсетях, составляю с командой контент-план. Отвечаю полностью за посадочные страницы: начиная от логики и структуры и заканчивая анализом трафика. Это помогает держать себя в форме и не терять навыки.

В прошлом году ты отучился в Школе руководителей. Зачем идти в Школу бюро второй раз?

Чтобы освежить знания. Не питал иллюзий, что после Школы руководителей сразу стану более эффективным менеджером. Блоки лекций там примерно такие же, как в Школе редакторов. Из принципиально нового — аналитика и маркетинг. Но я вспомнил и повторил важные для себя вещи.

Как устроена работа в твоей команде? Какими инструментами ты пользуешься для управления процессами?

Прежде чем говорить об инструментах управления, нужно подняться на уровень выше и ответить на вопрос: от чего зависит их выбор? От задач, ресурсов, особенностей бизнеса и от личных компетенций руководителя. Если сравнивать нишевую компанию с небольшим штатом и огромную организацию, у них будет совершенно разный инструментарий. Нет одного волшебного решения, которое будет одинаково хорошо работать для всех. Поэтому глупо тыкать пальцем в небо и перенимать бездумно чужие инструменты.

В нашей команде довольно простая система организации и управления. Работаем в таск-трекере «Kaiten». Раз в месяц все собираемся и решаем, какой объём работ мы должны сделать, обсуждаем новые идеи. Эти предложения заносятся в бэклог. Из него мы отбираем актуальные и начинаем работать над ними.

Отдельно мы фиксируем ежедневные и еженедельные задачи. Каждый день нужно проверять статистику рекламного кабинета медцентра, а раз в неделю — эффективность рекламных кампаний. Смотрим, сколько стоит один лид и укладываемся ли мы в желаемые цифры по бюджету.

Каждый понедельник на планёрке мы отслеживаем, как выполняются задачи и что нужно сделать в первую очередь, чтобы выполнить месячный план. В пятницу сотрудники отправляют мне письменные отчёты.

Я не занимаюсь микроменеджментом, не слежу за тем, чтобы каждый высиживал за компьютером рабочие часы. У нас ресурсный подход: выполнил задачу — свободен. Днём ребята — редактор, копирайтеры, маркетологи, СММ-менеджер, дизайнеры — на связи, но им не нужно отвечать на сообщения сразу же. Единственный, кто всегда должен быть в постоянном доступе, — наш разработчик. Он следит за сайтом медцентра.

У нас ресурсный подход: выполнил задачу — свободен

Где вы ведёте долгосрочные задачи? Тоже в Kaiten?

Для нас Kaiten с его досками — инструмент еженедельного контроля задач. Сейчас я актуализирую проектную таблицу, чтобы вести в ней проекты, которые идут несколько месяцев. А на ежедневной основе мы используем Телеграм. Там же храним в закреплённых сообщениях документы, которые нужны постоянно. Это контент-план, архив всех контент-планов, регламент написания постов, подсказки.

Документов много. У нас есть база знаний, регламент работы, отчёты отделов, собрание статей с сайта, документы по продуктам с их описанием и позиционированием. Мне нравится, что благодаря этому многие процессы стандартизированы. Это облегчает контроль за процессами и работу сотрудников: им не надо разбираться с нуля или постоянно переспрашивать коллег. Например, в регламенте специалиста по рекламе подробно расписано, что именно он должен делать в кабинете Яндекс-директа. Вплоть до того, какие настройки сотрудник меняет, — категории запросов, расписание и регион показов.

Ты писал в своём телеграм-канале о неудачном опыте найма редакторов. Какие навыки ты оцениваешь в первую очередь? Что должен уметь хороший редактор?

Уметь работать с информацией. Это базовый навык. Меня злит, когда человек претендует на то, чтобы стать редактором, но элементарно не знает, как работать с данными. Например, претенденту нужно написать статью. Я даю все необходимые сведения, рассказываю, отвечаю на вопросы, а человек пишет текст, в котором многих важных вещей нет.

Знать, что такое редакторская гигиена. Если редактор не умеет оформлять текст и даже не прочёл «Пиши, сокращай», то это несерьёзно. Я давно отказался от идеи обучать таких специалистов с нуля. При этом чтение «Пиши, сокращай» — это только первый маленький шаг, за которым должна следовать практика. Много раз видел, как люди заявляли, что изучили книгу, но не могли применить знания на деле.

Быть усердным. Редактор — это в первую очередь про прилежность и рутину. Это касается и работы, и учёбы. Когда вы берёте книгу — и читаете, вникаете, перечитываете, пишете конспекты. Скучно, хочется отвлечься, но надо перетерпеть и работать дальше.

Легко находить общий язык с коллегами, экспертами и клиентами. Недавно объяснял редактору-стажёру: «Тексты — это только 20−30% твоей работы. Остальное — коммуникации. Ты будешь интервьюировать экспертов, постоянно общаться с верстальщиками, дизайнерами, маркетологами. К тебе, как к редактору, будут приходить с вопросами коллеги. И со всеми нужно суметь выстроить хорошие рабочие отношения». Даже если редактор очень крутой, но не умеет общаться с людьми и не уважает коллег и клиентов, никто не будет с ним работать.

Насколько важно редактору ориентироваться в других сферах — маркетинге, менеджменте?

Когда руководитель глубоко разбирается в том, чем занимаются его сотрудники, он управляет командой намного эффективнее. Как это примерно работает:

1. Я оцениваю, сколько времени занимает задача.
2. Определяю, насколько она сложна.
3. Представляю образ результата.

Отталкиваясь от этого, я могу поставить адекватный дедлайн, помочь советом, если что-то не получается. При этом важно исходить из понимания стратегии бизнеса: насколько задача уместна и какую пользу она приносит.

Если говорить конкретно про маркетинг и тексты: маркетинг помогает понять, для кого вы пишете и что нужно сделать, чтобы люди купили продукт или услугу. Без этого получится текст в вакууме. Он будет оторван от жизни и не принесёт пользы ни читателям, ни компании.

Какие книги и курсы помогли тебе разобраться в маркетинге? С чего ты начинал?

Вначале прочитал книги Филипа Котлера «Основы маркетинга», Нила Рекхэма «СПИН-продажи», прошёл курс Аси Челован на Skill Cup. Это помогло перейти с уровня «я занимаюсь только текстами» к пониманию, как продавать и продвигать продукты.

Не все проблемы можно решить с помощью текстов, часто бывают нужны другие инструменты. Недавно я консультировал компанию, которая хотела создать редакцию и писать много-много текстов для своего сайта.

Редактор без знания маркетинга сказал бы: да, давайте наберём людей и напишем побольше текстов. Важно было понять, зачем им редакция, как идут продажи, что с сайтом и горячим трафиком. Оказалось, что им пока нужно не редакцию создавать, а доработать маркетинговую стратегию, привести в порядок сайт с посадочными страницами, настроить нормально рекламу.

В компаниях, как в сложных и больших системах, всё взаимосвязано. Можно писать крутые тексты, быть лучшими в маркетинге, но если у вас не работает нормально отдел продаж — результатов не будет.

Как ты можешь влиять на работу отдела продаж? Как это устроено в твоей компании?

Мне нравится общаться с менеджерами по продажам. Периодически слушаю их звонки и читаю переписки с клиентами, дорабатываю скрипты, пишу тексты. Вместе мы придумываем акции и программы лояльности.

Ещё совместно с отделом продаж мы анализируем дашборд финансовых показателей. Рассматриваем план продаж по неделям и месяцам, оценивая процент его выполнения. Проверяем статистику по лидам: как много конвертировалось в продажи, сколько пришло через СЕО, контекстную рекламу и соцсети, а также сколько было горячих, тёплых и холодных лидов. Внимательно отслеживаем динамику и сопоставляем с нашими маркетинговыми кампаниями: что оказалось эффективным, а что — не очень.

Ты мог представить шесть лет назад, где и кем сейчас будешь работать?

Я сказал бы, что это фантастика. В 2018 у меня ничего не было. Жил у сестры, купил для работы самый дешёвый компьютер в кредит. От уныния спасал только безудержный оптимизм. Думаю, он и помог мне тогда двигаться дальше.

Защита проекта — это последний рывок в Школах бюро. Обычно она проходит в Коворкафе: 10 минут команда выступает перед преподавателями, другими командами и потенциальными работодателями. На защите участники рассказывают о целях и задачах проекта, представляют результаты работы и отвечают на вопросы слушателей. Как создаются проекты, которые достойны защиты, рассказали герои статьи.

Чек-листы для подготовки к детскому празднику

Команда проекта
Дизайнер Георгий Гуменюк
Редактор Глеб Клинов
Руководитель Маргарита Антоновская
Арт-директор Илья Синельников

Как выбрали идею проекта?

На второй ступени в Школе руководителей было задание: подготовить презентацию проекта. По сути, это репетиция дипломной работы. Мне нужно было придумать проект, набрать на него команду. У меня вышло найти редактора, двух дизайнеров и верстальщика. Потом с половиной этого состава мы и перешли на диплом.

У меня была идея проекта «Создание шаблона сайтов для небольших городов и деревень». Для реализации нам пришлось бы тесно сотрудничать с администрациями населённых пунктов. Там решения быстро не принимают, а диплом ограничен по времени. Ещё было непонятно, как проект будет зарабатывать. Мы решили, что не сможем защитить эту идею перед арт-директором.

Тогда взяли задумку Гоши из Школы дизайнеров — проект To do Party. Это чек-листы для подготовки детского праздника дома. Задача: помочь маме ребёнка подготовиться ко дню рождения, ничего не забыть и всё купить. Казалось, что идея легко выполнима, но к защите мы успели воплотить примерно треть от задуманного.

Как проходила работа над проектом?

Так вышло, что вся наша команда из Петербурга. В начале третьей ступени мы встретились в кафе и всё обсудили. Моя работа была в том, чтобы писать, звонить, спрашивать обратную связь, договариваться о встречах с шефом и арт-директором. В других командах было по-разному: где-то руководители и дизайнеры менялись местами. У нас каждый делал свою работу по направлению школы. Сначала думали, что получится встречаться, но у всех была основная работа. Так перешли в онлайн.

С какими сложностями столкнулись?

Илья Синельников оказался жёстким руководителем. У меня в жизни такого тяжёлого заказчика не было. Он вёл две команды. Казалось, что в нас он не верил, а вот вторую команду хвалил. Как сейчас помню его фразу: «Что нам сегодня покажет команда расстройств?» На каждом созвоне мы понимали, что он недоволен нами, что мы плохо работаем. Иногда он говорил, что, скорее всего, мы не дойдём до сдачи диплома. Но мы справились и гордимся этим.

Больше всего времени заняло согласование понимания задачи. Мы на это потратили около месяца. Казалось бы, чего сложного составить этот документ и защитить. Но нет, арт‑директор нас спрашивал по каждой строчке: «А это что? А это как? А как вы этого добьётесь? А что вы тут понаписали?»

У нас в команде часто были проблемы именно психологического характера, из-за нервов. Потому что после каждого созвона с Ильёй Синельниковым у нас то дизайнер расстроится — мы с редактором его подбадриваем. На следующем созвоне редактор загрустит, и мы с дизайнером его поддерживаем. И так по кругу. Я, как руководитель, старалась мотивировать всех. Но и у меня иногда опускались руки.

Как прошла защита?

Накануне диплома я почти не спала: вместе с верстальщиком мы допиливали сайт. Я в это время была в Праге. Поездку планировала за год, и даты совпали с защитой. Поэтому приехать на защиту не получалось. В Москву от нашей команды поехал редактор Глеб. Мне оставалось только волноваться и наблюдать за процессом онлайн. В итоге мы получили хорошие оценки. Помню, что после защиты почувствовали себя Брюсами Уиллисами из «Крепкого орешка».

Не страшиться арт-директора, задавать больше вопросов

Что можно было сделать лучше?

Я бы больше внимания уделила пониманию задачи на первых неделях. Чтобы согласовать с арт-директором быстрее и приступить к работе над самим сайтом.

Меньше страшилась бы арт-директора, была смелее и задавала больше вопросов. Чаще общалась с дизайнером, спрашивала его мнение и была осторожнее с организационными решениями. В целом уделяла бы больше внимания настроениям участников проекта. Роль руководителя и заключается в том, чтобы искать подход к каждому.

В дипломном проекте сложно предсказать, с какими людьми в команде придётся работать, поэтому я бы искала тех, с кем легко наладить контакт. Как вариант — с первой ступени больше общаться с другими школами и стараться организовать свой мини-коллектив заранее.

Кулинарные сказки для детей и родителей

Команда проекта
Дизайнер Роман Жалялов
Редактор Евгения Шигаева
Руководитель Ирина Данилова
Арт-директор Михаил Нозик

Как выбрали идею проекта?

На второй ступени Ира Данилова из Школы руководителей набирала себе команду. У неё был проект — сайт «Киноед» с рецептами блюд из известных фильмов. Потом Ирина провела опрос в Школе руководителей: задумку не оценили.

Наш дизайнер Роман пришёл с идеей настольной игры. Но команда решила, что моя идея самая прикольная: есть понятный продукт — детская книга. Она уникальная, аналогов в России нет. Так и решили делать кулинарные сказки.

Как проходила работа над проектом?

Сначала мы хотели сделать промостраницу для издательств, на которой рассказали бы, что такое кулинарные сказки и кому они будут интересны. Но Михаил Нозик сказал, что промостраница — это слишком просто: «Либо издавайте в нормальном издательстве эту книгу за полтора месяца, либо придумайте что-то ещё!»

Мы понимали, что не успеем за полтора месяца отработать вопрос с издательством и выпустить книгу с нуля. Тогда решили разработать макет книги и сделать промостраницу для её продвижения.

Набрались смелости и попросили помощи у Максима Ильяхова

Параллельно стучались во всевозможные издательства — отправляли им нашу рукопись, чтобы взяли книгу в печать. Случайно мы узнали у ребят, которые выпускали карточки
«А‑а‑а‑а! Мой ребёнок», что им Максим Ильяхов помог выйти на издательство «Альпина».

Мы набрались смелости и тоже попросили у него помощи. В итоге Максим Ильяхов и нам помог договориться с издательством «Альпина.Дети». Они заинтересовались нашим проектом, сказали, что иллюстрации попали в их тон-оф-войс. Мы договорились, что половину стоимости выпуска тиража оплачиваем мы, а половину — издательство. Сумма, которую мы должны были собрать — 350 тысяч рублей.

С какими сложностями столкнулись?

Чтобы собрать нужную сумму, мы занялись краудфандингом на Планете Ру. К защите успели собрать только 50 тысяч рублей. Поэтому пришлось для защиты выпустить пять пилотных экземпляров за свои деньги. И сбор ещё идёт.

Тяжелее всего пришлось нашему дизайнеру Роману. Мы приносили Михаилу Нозику идеи макетов в разных стилях. Ему всё не нравилось. Однажды Ира принесла макет векторного кабачка. Тогда Михаил сказал: «Это то, что нам нужно. Тут нет человеческих глаз, рук, ног. Кабачку не придётся покончить жизнь самоубийством ради оладий. И тем не менее образы героев считываются!» Так Роман начал рисовать с нуля в векторной графике все продукты. Я знаю, что он каждый день по несколько часов подбирал цвета нашим овощам, изгибы букв, градиенты, шумы.

Нашей команде повезло с руководителем. Ира координировала действия команды, взаимодействовала с арт-директором, шефом и преподавателями бюро, помогала мне и Роме. Чтобы сдать книгу в печать в типографию, нужен был макет в Иллюстраторе. У Иры был опыт работы с Иллюстратором, она помогла Роме перенести все макеты из Фигмы за полдня.

Я считаю, что нам очень посчастливилось друг с другом: за шесть недель у нас не было ни одного конфликта. Наоборот, мы поддерживали друг друга, когда казалось, что всё потеряно.

Как прошла защита?

На защите мы получили довольно высокие баллы. Ещё Илья Синельников сделал замечание, что платформа «Планета Ру» принимает донаты только с карт «Мир». Владельцы заграничных карт донатить не могут. Мы упустили этот момент.

Что можно было сделать лучше?

Я бы поставила сумму к сбору на краудфандинге поменьше. Сначала казалось, что сумма подъёмная и собрать её на краудфандинговой платформе легко. Оказалось, что это не так. Об этом нам на защите сказал Николай Товеровский: «Вот вы за два месяца собрали около 50 тысяч рублей, вам осталось еще 300 тысяч. Вы понимаете, что такими темпами вы ещё год собирать будете?»

Сегодня мы решили не останавливаться на сборе средств на Планете Ру и ищем инвесторов. Недавно мы предложили книгу крупным производителям продуктов, например, «Простоквашино» и «Пудов». Им идея понравилась, теперь ищем способ сотрудничества.

Карточки «Зубияки» для обучения детей чистке зубов

Команда проекта
Дизайнер Екатерина Деева
Редактор Ольга Татарникова
Руководитель Сергей Конаков
Арт-директор Артём Горбунов

Как выбрали идею проекта?

Когда на третьей ступени нас собрали в одну команду, каждый озвучил свою идею. Практически сразу стало понятно, что идея нашего дизайнера Кати — самая сильная и интересная. Она предложила сделать карточки, чтобы научить детей чистить зубы. Задумка была такая: родитель вместе с ребёнком достаёт карточку из набора, задаёт вопрос, который написан, переворачивает карточку, и они читают вместе ответ. Также на каждой карточке на оборотной стороне нарисованы прикольные пластилиновые персонажи в виде монстриков, чтобы ребёнку было интересно разглядывать картинки.

Всех персонажей Катя вылепила из воздушного пластилина. Мы их сфотографировали и перенесли на карточки. Всего получилось 20 ярких пластилиновых героев. Там есть и кариес, и бактерии, и налёт зубной, и конфеты, и ещё много чего. Эту идею мы и понесли нашему арт-директору Артёму Горбунову на защиту.

Как проходила работа над проектом?

Артём Горбунов спрашивал: как мы это планируем продавать? Почему и чем это поможет покупателям? С какими стоматологиями у нас есть договорённости, чтобы эти карточки разместили? Какие дополнительные каналы продаж у нас есть?

Катя по первому образованию стоматолог. Знакомые ей посоветовали обратиться к Елене — врачу-стоматологу из одной клиники в Воронеже. Катя с ней встретилась и договорилась, что та поставит у себя на витрине «Зубияк». Наш руководитель Сергей смог договориться о том же со стоматологией в Москве. Ещё мы решили размещать наборы на Яндекс Маркете и Озоне. Но главное направление продаж — это издательство. Сергей договорился со своим знакомым в издательстве «Айрис-Пресс», что они купят 200 наборов, чтобы продать через свои каналы. Но у нас всё ещё не было денег на изготовление карточек.

Сергей сказал: «У меня место бесплатное, я не платил за третью ступень, так что могу взять основную часть расходов на себя!» Он вложил около 165 тысяч рублей в производство карточек. 45 тысяч добавляли я и Катя.

Дважды в неделю мы созванивались: обсуждали, кто и что делает и как это организовать. Раз в неделю, обычно по средам, были созвоны с Артёмом Горбуновым. На них мы показывали, что успели сделать, согласовывали спорные моменты. Например, понимание задачи, тексты и дизайн карточек.

С какими сложностями столкнулись?

У нас была большая проблема с организацией, ведь основная часть работы легла на дизайнера. Катя лепила всех персонажей, фотографировала, занималась дизайном, банально зашивалась. Ещё у нас был затык внутри команды. Нужно было отстроиться так, чтобы каждый делал то, что обещал, не пропадал с радаров и отвечал за результат своих задач. С этим были сложности, но мы их преодолели.

Самая большая жесть, которая у нас была, связана с типографией. Наш набор — это коробка и 20 карточек. Сначала мы решили печатать всё в Екатеринбурге, потому что здесь обещали самые короткие сроки. К защите дипломов нужны были готовые наборы. После того как Артём Горбунов окнул дизайн карточек, мы понесли макеты в типографию Екатеринбурга. Вот тут начался ад.

Мы сделали десяток цветопроб, но они всё время получались плохие: наши зубы на печати выходили грязные, серые и некрасивые. Я ходила в типографию, фотографировала пробу, потом отправляла Кате со словами: «Вот здесь какие-то сложности…». Катя всю ночь переделывала, ретушировала. Потом я снова отправляла эту пробу в типографию, на следующий день снова шла, видела, что получилось не так, и мы снова переделывали. И так десять раз. Это заняло очень много времени. Катя уже была на грани нервного срыва из-за того, что очень устала и долго не спала.

3 июня мы получили допуск от Артёма Горбунова к защите за две минуты до дедлайна. Артём до последнего оставлял замечания. Галочку допуска он поставил в 23:58. Тогда он нам написал, что окнет допуск, если завтра мы начнём печататься. Но после допуска мы ещё ретушировали карточки и делали новые цветопробы. Через три дня после допуска Артём написал: «Чуваки, а вы чего ещё в печать не заслали? Я вообще вас допускал только с мыслью о том, что вы на следующий день сразу всё начнёте печатать, а у вас нифига нет!»

Тут мы испугались и подумали, что сейчас Артём заберёт допуск. Мы оставили мучения с типографией в Екатеринбурге и решили печатать карточки в типографии Ростова-на-Дону. Катя уже работала с ними над другими проектами и была уверена, что сделают хорошо. Ожидания оправдались. Зубы в типографии Ростова выглядели белыми и красивыми. Но вот качественные красивые коробки с плотным картоном предлагала только типография Екатеринбурга.

Логистика страдала: сначала из Ростова-на-Дону типография отправляла посылку с карточками в Екатеринбург, в Екатеринбурге я их забирала и упаковывала. А дальше уже отправляла в продажу. Понимаю, что криво так делать, но мы до последнего думали, что получится сделать весь набор в Екатеринбурге.

Как прошла защита?

Оценки от преподавателей у нас были не самые высокие, хоть мы и заняли первое место среди других проектов. Думаю, первое место у нас потому, что был реальный физический объект, который уже можно купить. Мы вложили свои деньги и были заинтересованы в том, чтобы их вернуть. Другим командам пришлось убеждать преподавателей, что они не бросят проект после запуска. Наша слабая сторона — небольшая прибыль. Мы отобьём финансовые вложения, если всё продадим, но время на свою работу не окупим.

Что можно было сделать лучше?

Не стала бы столько париться с пробами в типографии Екатеринбурга и сразу заказала у них только коробки. Коробки у них классные.
Сейчас понимаю, что из разных типографий мы собрали наилучший вариант нашего набора. Надо было не ретушировать по десять раз карточки, а сразу заказать их в Ростове-на-Дону. Сэкономили бы кучу нервов и времени. А так мы до последнего делали эти цветопробы.

Мнение арт-директора

Главная проблема всех команд каждого набора — согласование замечаний арт-директора. Это не ахиллесова пята, а вся нижняя часть Ахиллеса. С одной стороны, у команды бурлит креативный поток идей, а с другой — нужно формально и чутко слушать арт-директора, следовать договоренностям и флексить проект. Когда к этому добавляется необходимость быть проджект-менеджером, неудивительно, что что-то можно упустить. И часто страдает пунктуальное, педантичное согласование замечаний. С точки зрения арт-директора, это ужасно: ты объясняешь, что не так, а команда снова приносит то же самое или, наоборот, приносит всё совершенно новое с кучей новых проблем. В такие моменты хочется спросить: «Чуваки, вы меня совсем не слушали?»

Задача арт-директора — помочь команде сделать проект. Когда это не получается, всем эмоционально тяжело. Решение не допустить команду к защите ещё сложнее. Арт-директор болеет за команду, стремится помочь ребятам завершить диплом и получить допуск. Для этого кого-то надо подстегнуть, кого-то поддержать. Но арт-директор никогда не пожертвует качеством и не допустит говно или просто недоделанный проект.

Третья ступень — это квинтэссенция школы: настоящий проект и реальная работа с лучшими арт-директорами и специалистами. Тот самый кайф, ради которого надо идти в школу. Не просто вишенка на торте, а сам торт!

Как получилось, что ещё в школе ты стала копирайтером?

Это был девятый класс, мне исполнилось 16 лет. Нужны были деньги. Я знала, что есть такая штука, как написание текстов за деньги. Это всё, что я умела — писать тексты. Первый текст я сдала заказчику 27 мая 2019 года.

О чём были первые тексты?

Тексты были на разные темы: от «Как посадить помидоры» до «Какой телефон лучше выбрать». Потом я писала и переводила на английский аутрич‑статьи в проекте одной ИТ‑компании. Когда проект закрылся, стала писать карточки товаров для продавцов на Amazon. Позже знакомый пригласил в компанию, которая занималась рекламой в интернете. В этой сфере я проработала полтора года.

Расскажи про Школу редакторов, как и почему ты в неё пошла?

О Школе редакторов в первый раз услышала в каком‑то видео Максима Ильяхова. Стала искать информацию и выяснила, что бюро учит крутых специалистов. Достаточно посмотреть на выпускников первых потоков: Асю Челован, Людмилу Сарычеву. И выпускники следующих потоков тоже крутые. Многие сейчас работают в хороших местах либо основали собственный бизнес. Решила, что надо поступать, потому что я хочу быть крутым редактором.

Я хочу быть крутым редактором

Почему не пошла на вторую ступень?

У меня была мечта — запускать проекты. Не работать редактором в чужих, а делать свои. Мечта исполнилась, как только я начала учиться. Нашёлся идейный вдохновитель, и я смогла запустить контентный проект в новой для себя нише. Решила закончить первую ступень, чтобы получить новые знания. Но дальше не пошла: в новом проекте мне нужны навыки, не связанные с вёрсткой и редактурой. Поэтому выгоднее вложить время в работу, чем во вторую ступень.

Ты рано начала работать. Как думаешь, возраст имеет значение для автора, для редактора?

Я где‑то читала, что чем человек старше, тем он более эмоционально зрелый. Уверена: 30‑летнему главреду будет проще управлять, потому что он видел уже разные ситуации, спокойнее относится к людям. А 20‑летний всему этому только учится.

Замечала за собой излишнюю эмоциональность. Когда происходит какая‑то хрень, старшие коллеги остаются спокойными, а я не могу сохранять самообладание.

С эйджизмом я не встречалась. Может быть, кто‑то недооценивал из‑за возраста, но я этого никогда не ощущала. Меня даже не спрашивали, сколько мне лет.

Процитирую твой телеграм‑канал: «Для редактора важна экспертность и полное знание ниши. И только потом уже любовь к читателю, ритмичность текста, логичность структуры». Считаешь, если издание, условно, про хлеб, то редактор должен быть хлебопёком?

Год назад я думала именно так. Сейчас уже знаю примеры, когда человек не практикует то, что пишет, знает нишу только в теории, при этом выдаёт качественный и интересный контент. Он может взять комментарии экспертов, поговорить с ними, задать предметные вопросы. Реальная жизнь показала: можно быть хорошим редактором, не будучи практиком. Но лично я увереннее себя чувствую, если практикую то, про что пишу.

Ты бы взялась работать редактором в сфере, которую не сможешь освоить?

Я бы не смогла. Мне кажется, чтобы писать на некоторые темы вроде хирургии, нужно обязательно быть практиком. Просто поговорить с экспертом недостаточно. Мне нравится читать статьи, которые пишут сами эксперты. Статьи непосредственно от практиков — всегда мощь, всегда выверенные факты.

Статьи непосредственно от практиков — всегда мощь

На прошлом проекте нам статьи писали эксперты. Их статьи получались очень крутые, собирали много просмотров. Хотя некоторым экспертам тяжело даётся инфостиль, они пишут сплошными отглагольными.

Что в работе редактора самое важное?

Понимание ниши. Не обязательно на практике, достаточно теоретического знания.

Знание, где копать. Специалист должен знать, где взять информацию, с кем поговорить, у кого достать инсайды.

Смелость во всех отношениях:

• тестировать новые идеи, которые кажутся тупорылыми и от которых аудиторию может «перевернуть»;
• доносить до руководителя свою точку зрения, даже если ждёшь жаркого спора;
• конфликтовать и продолжать общаться, несмотря на конфликт;
• сказать человеку, что он уволен;
• уволиться самой, если ясно, что пути расходятся.

Желание понять других людей. Это сильно помогает добиваться результатов.

Иногда смотрю: человек халтурит. Поговорю с ним — находится крючок, какая‑то зацепка к мотивации. Конечно, бывает и так, что никакие разговоры не помогают. Но когда я знаю, что у человека тяжёлая ситуация в жизни, то становится проще оценить причины его действия или бездействия.

Или другой пример. Мне рассказали, что знакомые распускают про меня сплетни. Можно позлиться, а можно понять: у людей настолько плохо на душе, что они не контролируют себя.

Конечно, понимать аудиторию, знать инфостиль, доносить свои мысли — дефолтный пак умений редактора.

Что такое понимание аудитории для редактора?

Редактору нужно знать боли читателей, что им не нравится, о чём они думают, чем живут. Нужно понимать, как быть полезным. Если человек шарит в нише, ему проще понять аудиторию. Он сам сталкивается с тем же, с чем сталкиваются его читатели.

Это не значит, что редактор‑эксперт стопроцентно попадёт в мысли читателя. Не всё то, что нравится одному, гарантированно понравится другому.

Понимать аудиторию помогает обратная связь: комментарии и реакции. Реакции нужны все, не только сердечки, лайки, но и какашки, клоуны и палец вниз обязательно.

Нужны все реакции: и лайки, и какашки

Я в предыдущем проекте общалась с людьми с личной учётки. Все знали, что это я курирую создание контента в проекте. Так получала обратную связь.

Почему решила стать главредом «Кто студента»?

В прошлом проекте я тоже главредила и совершила несколько ошибок. Нужно было их проработать. Пошла в «Кто студент», чтобы проверить свои гипотезы по взаимодействию с авторами.

Какие ошибки прорабатывала?

Я раньше думала, что авторы обменивают свой опыт на деньги. И выстраивала иерархию: я главред — ты автор.

В «Кто студент» пришла с теми же убеждениями, но с новой идеей: «Я даю людям возможность реализоваться и становлюсь причиной их успеха».

Дать людям возможность реализоваться и стать причиной их успеха

Я воспринимала свою деятельность не как «Я редактирую статьи», а как «Я даю людям работу». Думаю, это уже предпринимательский подход: не просто работать с людьми, а помогать им. И видеть в этом свою радость.

Внешне, наверно, незаметно, но мне стало комфортнее с авторами. Авторам, судя по фидбэку, тоже было комфортно со мной.

Когда происходили дискуссии с авторами и героями, как их решала?

Смотря в чём дискуссия. Обычно то, что предлагают авторы «Кто студента» — это ошеломительные идеи. И я всегда за то, чтобы их пробовать.

Например, Женя Малакеев брал интервью у главреда «МТС Банка» Антона Тарасова. У него канал называется «Бредполитика», а на аватарке — ломтик хлеба. Автор придумал попросить у Антона фотку, как тот жуёт булку. Это была прикольная идея, жаль, реализовать не получилось.

Бывает такое: говорю автору, мол, давай вот это у героя спросим, а автор мне отвечает, что это очевидно из контекста. Перечитываю, варю эту мысль и потом такая: «Не, всё‑таки давай спросим» или «Ну да, это очевидно».

Моя позиция: мы все друг у друга учимся. Авторы могут чего‑то не знать, но и я чего‑то не знаю.

Если я снова стану редактором на ставке, то буду настаивать на своих решениях, но в «Кто студенте» мы вместе создаём красоту, вместе создаём что‑то крутое. И поэтому я слушаю мнение и советы других людей.

Что тебе дало главредство в «Кто студенте»?

Я протестировала другой подход к работе, теперь более цельно вижу картину работы редакции. Получила практику редактуры статей.

Ещё полезные связи. Появилось много новых знакомых, именно коллег по цеху.

Что оказалось самым сложным в главредстве?

Неразрывные пробелы! Шучу.

Называть адекватные сроки.

Сложно было говорить авторам, что я не могу сегодня посмотреть статью, хотя обещала. Выполнять обещания не получалось из-за здоровья. Видит у меня только один глаз, и он больной. На основном проекте ненормированный рабочий день: инфоповод может появиться ночью, и лучше всего его отработать сразу, пока все обсуждают. Ещё нужен отдых для глаз: гимнастика, сон, много смотреть вдаль. Что-то срочное на работе — и всё сдвигается. А глаза болят.

Недавно я осознала, как это выглядит со стороны, и начала брать сроки побольше. Я не хотела говорить авторам, что сдвигаю дедлайны из-за болезни. Опасалась, что все решат, будто я болезнью прикрываюсь. Это мой косяк. Надо было учесть свою ситуацию и сразу называть большие сроки.

Пробовала применять сервисы, которые читают текст вслух?

Нет. Мне казалось, если начну такими пользоваться, то подпишусь под тем, что я слепая.

Что было самым интересным, что удивило во время работы?

Для меня было неожиданно: оказывается, не все люди могут сказать, что чем-то недовольны.

В прошлом проекте меня учили говорить, если что-то не нравится. Нужно было не просто вывалить претензию, а объяснить, что именно не устраивает и чего я хочу от человека для исправления ситуации.

Говорить, если что-то не нравится

Для меня абсолютно нормально ругаться по рабочим вопросам. Покажите мне людей, которые решают острую проблему без эмоций. Я любые «разборки» воспринимаю нормально: жаришку устроили, разобрались и всё — работаем дальше.

Что нового ты принесла в «Кто студент»?

Добавила новые рубрики в телеграм-канал:

• «Вторничная дискуссия»;
• карточки-подборки;
• мини-интервью в текстовых постах.

В последний месяц я выпускала два-три интервью в неделю, а не одно, как требует Устав журнала. Экспериментировала с обложками. Обсуждала с бюро мини-формат статей. Хотела не только сделать новый формат, но и начислять за него баллы авторам.

Что ты поменяла в редполитике?

Добавила возможность писать бренды латиницей.
Были ситуации, когда героям не нравилось, что название их любимого бизнеса пишут по-русски. Не скажу, что такое часто случалось, но эти ситуации создавали проблемы.

Я решила, что это не то, на чём стоит терять время.

В своём блоге ты писала, что пуристом быть нет смысла. Что имеешь в виду?

Нет смысла придумывать новые русские слова на замену уже существующим в языке заимствованным «калошам» и «кардиганам». Во всех языках есть заимствования, это нормально.

Если два человека между собой общаются и им удобнее говорить англицизмами — это их дело. Но когда мы пишем для издания, надо смотреть на целевую аудиторию. Если читателям удобно общаться кучей англицизмов, возможно, стоит писать именно так. Но если читатели ещё русский не забыли, от нарочитых заимствований лучше отказаться. В «Кто студенте» мне таких статей не приносили: у нас русский не забыли ни авторы, ни читатели.

Дашь совет начинающим редакторам?

Не то чтобы совет — расскажу про свой опыт, свои шаги к эмоциональной зрелости.

Обида — детская реакция. Раньше я была обидчивым человеком. Обижалась не часто, но если уж обижалась, то сильно. Потом поняла: когда человек обижается, он перекладывает ответственность за свои чувства на другого. Каждый раз, когда подступает обида, я стала задавать себе вопрос: «Кто управляет моей жизнью: я или обидчик?» Это позволяет реагировать на всё спокойнее. Не вступать в конфликты, не продолжать их.

Выражать негативные эмоции — нормально. И обижаться тоже. Да, я только что сказала, что обида — детская реакция. Это правда, но одного осознания недостаточно. Чтобы перестать обижаться, нужны месяцы работы. И что, подавлять свои эмоции? Нет, конечно. Я всё равно обижаюсь, и мне есть куда расти. Главное, понять это и работать над собой.

Не принимать решения на эмоциях. Не знаю, как исключить их полностью — сама ещё не научилась. Но в проекте, где я сама себе хозяйка, очень важно не принимать тупых решений на эмоциях. Однажды я меняла работу, и меня уже ждали в одной компании. Я собиралась туда из-за чувства вины: не хотела их расстраивать, не хотела, чтобы осуждали. Когда я осознала эту эмоцию, то отказалась от работы.

Учусь действовать без эмоций, но это долгий путь. Если делаю что-то на эмоциях, потом провожу работу над ошибками, рассуждаю, как можно было иначе поступить.

Беречь свои ресурсы. Люди делают странные вещи, не думают о клиентах или об окружающих. Раньше меня это задевало. Я могла начать людям доказывать, что они неправы. В супермаркете, например, товары стоят так, что невозможно достать один — обязательно все посыплются. Я не знаю, зачем так сделано. Раньше я бы стала сотрудникам что-то доказывать, сейчас стараюсь аккуратно достать товар. Пусть я потрачу на пять секунд больше, но не израсходую свой эмоциональный и временной ресурс на перепалку с сотрудником магазина.

Говорить людям, если что-то не нравится. Я как-то высказала претензии руководителю, а он спросил, почему раньше молчала. А я несколько месяцев не могла озвучить то, что мне не нравится — думала, что сочтут дурой. Теперь учусь говорить и не держать в себе.

Принцип: либо надо, либо нет. Или я делаю, или закрываю вопрос. Если я что-то запланировала, но не сделала, то начинаю искать причины. Если не успела, то задаю себе вопрос: почему я не нашла времени добиться своей цели? Вопрос неудобный, зато действенный.

Больше неудобных вопросов самому себе — больше результатов.

Окружать себя правильными людьми. Если меня человек бесит, я стараюсь свести к минимуму общение с ним. Если не получается, не буду спорить или что-то доказывать. Это тоже вопрос сохранения ресурсов. Мне важно сохранить свои ресурсы, особенно то время, которое я могу потерять на ссору.

Почему ты решила не работать врачом?

Я заканчивала Сеченовский университет по специальности «Лечебное дело», но всё ещё не знала, каким специалистом стать и хочу ли оставаться в профессии вообще. Думала про психиатрию, неврологию, эндокринологию, но ничем из этого не горела. Направления были интересны, но не настолько, чтобы посвятить им жизнь. Было сложно выбрать, поэтому после окончания универа решила сделать паузу и поработать.

Другим фактором были деньги. Учёба в ординатуре стоит 300 тысяч в год, у меня их не было. Год передышки помог бы накопить деньги или уйти в другую сферу. Так и получилось. Начала работать и поняла: моя новая деятельность гораздо интереснее.

Зачем вообще идти в ординатуру?

Врачи учатся шесть лет на специалитете и получают диплом врача-лечебника. С этим дипломом можно работать участковым терапевтом в поликлинике. Чтобы работать врачом-специалистом, например эндокринологом, нужно дополнительно закончить ординатуру, которая длится два года.

Не жалеешь ли о потраченных годах?

Нет, шести лет не жалко. Я приобрела и знания, и навыки. Нашла работу, связанную с медициной. Жалко всю жизнь заниматься тем, что человеку не нравится, чем он не горит.

Жалко всю жизнь заниматься тем, что не нравится

Мне писали люди, которые хотели бы сменить профессию, но им страшно. Если человек не просто закончил универ, а ещё и работает по специальности, то уходить в никуда ещё страшнее. Но если он понимает, чем хочет заниматься, то важно прислушиваться к себе и не бояться.

У меня был позитивный пример, который помог отказаться от медицины. Знакомая-стоматолог переехала в США, сначала училась там и подрабатывала по профессии. В итоге поняла, что ей интересно режиссировать. Пошла учиться на режиссёра. Стала прокачиваться в этой сфере и оставила стоматологию, а сейчас клёво снимает.

В дизайне интерфейсов есть что-то общее с медициной: дизайнер делает жизнь людей лучше. Это мне откликается.

Во время учёбы в медицинском я прокачала эмпатию — дизайнеру она тоже нужна, чтобы определять, как пользователям комфортнее взаимодействовать с интерфейсом.

В меде студенты учатся осваивать большие объёмы информации. Мало прочитать главные учебники — нужно изучить дополнительную литературу, клинические рекомендации и что говорят авторитетные организации. Дизайнеры тоже постоянно учатся. Например, читают UX-исследования. Думаю, опыт учёбы в медицинском помогает в работе до сих пор.

Как ты пришла к работе с медицинскими блогерами?

На четвертом курсе стало полегче с учёбой, и я начала думать, как зарабатывать. Работа медсестрой плохо оплачивается, её тяжело совмещать с учёбой из-за ночных смен, поэтому хотела удалённую работу.

В какой-то момент невролог Ира Галеева сообщила в сторис, что ей нужен помощник для разбора сообщений в директе. Я откликнулась. В тестовом задании нужно было ответить на вопросы, которые чаще всего задают подписчики. Я с этим хорошо справилась, и меня выбрали из 20 человек. Позже начала учиться делать сайты на Тильде и верстать методички — так начался мой путь дизайнера ещё во время учёбы в меде.

Потом Ира рекомендовала меня другим, и я попала в тусовку медицинских блогеров. Тогда поняла, что менеджер в тусовке блогеров как будто ниже по уровню, просто чья-то правая рука. Решила завести блог, чтобы войти в публичное пространство не как  чья-то рука, а эксперт.

В блоге я рассказывала о медицинских мифах в поп-культуре. Например, в фильмах неправильно используют дефибриллятор. Дефибриллятор нужен, чтобы остановить фибрилляцию желудочков. При остановке сердца он бесполезен.

Ещё разбирала медицинские мемы. Студенты-медики и врачи делают мемы, которые понятны только им. Я накатывала их в сторис и спрашивала читателей, понимают они мем или нет. Чаще всего не понимали, и я делала разборы. Рубрика нравилась подписчикам, потому что это необычный способ узнать новое о медицине.

В блоге я писала научно-популярные посты. Сложные термины и явления подавала в развлекательной подаче. Вот примеры:

• Пост о дефибрилляторе
• Если бы не медицина, картины Ван Гога выглядели бы иначе!
• Безумный Шляпник из книги «Алиса в стране чудес» — не выдумка?
• Чеширский кот — предвестник мигрени?

Ты говорила, что прошла курсы, закончила универ, а потом оказалась в теме каршеринга. Как так получилось?

Благодаря работе с блогерами я получила бэкграунд в маркетинге, так как занималась продвижением блога и продажами.

Подвернулась вакансия младшего маркетолога в каршеринговой компании BelkaCar — третьей по размеру в Москве. Обязанности очень подходили к тому, что я умею. Поняла, что хорошо бы с этого начать, потому что компания крупная. В целом я никогда не занималась автомобилями, поэтому для меня это был вызов.

Когда проходила собеседование, сразу сказала, что ещё занимаюсь дизайном и могу помогать с этим. У компании в маркетинге не было отдельного дизайнера, поэтому мне предложили зарплату побольше и просто ещё добавили обязанности. Я делала кей-вижуалы для соцсетей, баннеров, рекламы, даже листовки для лифтов.

Позже меня повысили до СММ-менеджера. Параллельно я ещё какое-то время выполняла те же задачи, что и на позиции младшего маркетолога, то есть была осьминогом, который всё делает сам. Потом появился отдельный дизайнер, и я начала ставить ему задачи.

Через полгода поняла, что уже не вывожу и вообще это не то, чем хотела бы заниматься. Выгорела и хотела уйти в продуктовый дизайн. Приходила к начальству, чтобы обсудить нагрузку, но не было возможности поменять направление или перераспределить задачи. Уволилась и пошла учиться на дизайнера.

Расскажи о проекте MedIQ, которым ты занимаешься.

Это сервис, в котором можно проверить лекарства на эффективность и на совместимость. Телеграм-канал «Пей таблетки» — наше бренд-медиа, в котором я работаю.

MedIQ существует в двух форматах — сайт и приложение в Телеграме. У них одинаковый функционал, но приложение в Телеграме всегда под рукой.

В MedIQ можно найти почти любой препарат и узнать, эффективен ли он. Если есть доказательства эффективности, то мы даём ссылки на исследования. Если нет, то и эффективность нечем подтвердить. Если исследований много, мы пишем к ним комментарий эксперта и объясняем, чем обусловлен наш вывод об эффективности препарата.

Ещё можно проверить совместимость нескольких препаратов. Не все можно принимать вместе, но врач мог не спросить, какие ещё лекарства принимает человек. В случае несовместимости пользователь может обратиться к врачу и обсудить это с ним. Мы не советуем ничего принимать и отменять самостоятельно, пишем, что нужно решать с врачом.

Плюс сервис помогает посмотреть, можно ли препарат кормящим, детям или пожилым. То есть MedIQ помогает корректно принимать лекарства, перепроверять назначение врача, быть уверенным в его назначениях.

У нашего бренд-медиа задача шире, чем у сайта: мы рассказываем про некорректные диагнозы, БАДы и что такое wellness. Мы пока не придумали, как это нормально перевести на русский. Это не всегда можно назвать здоровым образом жизни, это немножко другое.

У нашего бренд-медиа задача шире, чем у сайта: мы рассказываем про некорректные диагнозы, БАДы и что такое wellness

Ещё мы пишем, как врачи лечат заболевания, какими «народными» методами их точно не стоит лечить. Недавно рассказывали про проблему БАДов: они не проходят проверку, в них могут добавлять дополнительные вещества, которые могут нанести вред. С ними нужно быть очень осторожным. Рассказывали, что бывают диагнозы, которые некорректно ставят. Под них сваливают кучу симптомов, а по сути это другие заболевания, о которых мало говорят.

Глобальная миссия — сделать медицину более доступной и понятной, чтобы она не воспринималась как что-то ужасное. Чтобы было ясно, как быть здоровым, как лечить заболевания. Мы стараемся повысить образованность населения, потому что этого не хватает — базового медицинского образования в школе недостаточно. Люди часто не знают, где у них печень находится.

В чем сейчас заключается твоя основная обязанность?

Сейчас я мультидисциплинарный дизайнер. Создаю обложки для статей и иллюстрации для бренд-медиа, делаю редизайн нашего сайта. Мы хотим сделать ещё отдельное приложение, его дизайном тоже я буду заниматься.

В каршеринговой компании я тоже выполняла много задач, но в бренд-медиа это даётся мне легче. Всё потому, что в «Пей таблетки» адекватная нагрузка.

Ты сама не участвуешь в написании материалов для бренд-медиа «Пей таблетки»?

Нет, я не участвую, но накидываю идеи по контент-плану. Предлагаю идею, если вижу, что в комментариях о чём-то спрашивают. Понимаю, что работать с текстом мне тяжеловато. Это как раз то, что хочу делать меньше.

У нас классные авторы-врачи, есть один провизор. Авторы согласовывают тему с главредом, пишут текст, отдают редактору. После правок главред отсматривает материалы.

Главред у нас НикитаЖуков, с него частично началась доказательная медицина в России. Он создал Расстрельный список препаратов, в котором собрал препараты без доказательств эффективности. Люди проверяли по этому списку, нормальные лекарства или нет. Но списком неудобно пользоваться, потому что это текстовая страница. Наш продукт вылился из него, а Никита Жуков стал медицинским директором: он дополняет выводы об эффективности мнением эксперта. Это помогает пользователям лучше понять, почему тот или иной препарат неэффективен.

Кто ваша аудитория в телеграм-канале «Пей таблетки»?

В канале нас читают люди 20−30 лет, в Дзене — читатели постарше. Но это, возможно, просто сама аудитория Дзена такая, там больше сидят люди в возрасте. Иллюстрации везде публикуем одинаковые, но непонятно, нравятся ли бабушкам сами шутки или они просто текст читают. Они подписываются — аудитория выросла до шести тысяч человек.

Возможно, мы хорошо выделяемся на фоне другого контента о здоровье, потому что обычно это стоковые картинки и всратые «чтобы быть здоровым, нужно всего лишь по утрам растирать колени слюной».

Я стараюсь прослеживать закономерности, какой контент лучше заходит, с чем это может быть связано — с заголовком, контентом, темой или картинкой. Но это сложно отследить. Мы активно ведём медиа с весны, и ещё даже затронули не все темы, чтобы понять, какие лучше заходят, поэтому пока тестируем контент. Но постим регулярно.

Получается, работу дизайнера сложно оценить по метрикам. А как ты сама оцениваешь свою работу, на что ориентируешься?

Ориентируюсь на комментарии. В них хвалят текст или картинку. Иногда никак не комментируют. Но слов, что картинка плохая, не было. Это ещё вопрос лояльности — комментарии про картинки чаще всего оставляют в Телеграме. Логично, что в Телеграме люди изначально более лояльны. Раз они на нас подписаны, значит, им нравится наш контент, поэтому тоже сложно оценивать. В Дзене могут быть разные читатели.

Как сделать зверски запоминающийся дизайн? Есть же такое понятие, как «баннерная слепота», что человек листает соцсети и всё пропускает мимо себя. Чем зацепить его?

Однажды я верстала методичку врача-проктолога про геморрой. Там были изображены две половинки и подпись — «Геморрой. Битва меж двух холмов».

Мы в «Пей таблетки» работаем в основном с мемами. Они хорошо вирусятся, люди обращают на них внимание, так как не воспринимают это как рекламный контент. Думаю, через мемы можно пробить баннерную слепоту.

Вы боретесь с блогерами, которые продвигают якобы доказательную медицину, но на самом деле занимаются альтернативщиной? Я часто вижу таких, которые закончили мед, но рассказывают абсолютную дичь.

Да. В открытую мы не боремся, у нас другие задачи. Если видим, что кто-то продвигает дичь, то мы про неё пишем. Не рассказываем, кто это, потому что таким образом охват человеку создадим, это нам не нужно. Просто рассказываем про тему, а люди делают выводы и делятся с близкими.

Если пишем про прививки, человек может отправить нашу статью тем, кто не верит в них. Тот человек может и не читать, но такое распространение контента есть. Нашим читателем может стать бабушка, если на нас подписан её внук.

Как маркетолог я немного помогаю с продвижением, и тут тоже есть варианты. Мы можем продвигаться на тех, кто уже понимает, что такое доказательная медицина, и давать им дополнительный контент. Второй вариант — на тех, кто про это не знает. Тогда можем в интересной форме дать им новый контент.

Людям, которые читают альтернативщиков, нужна альтернативная подача. Надо учесть, как подействовать на человека, зацепить, а потом научить его правильно рассказать другому. Статью-то они покажут, а тот скажет: «Да не хочу я читать, да не хочу я тебя слушать». Поэтому мы стараемся не использовать в заголовках ультимативные формулировки, чтобы они не отталкивали читателей и не вызывали сомнений. Мы выносим в заголовок вопрос, и пока человек не начнёт читать, он не поймет: мы за или против. Он читает, чтобы разобраться.

Можешь дать примеры хороших и плохих заголовков?

Да. Вот пример ультимативного и, следовательно, плохого заголовка: «Гепатопротекторы не работают. Эссенциале — очередная пустышка».

Если человек верит, что гепатопротекторы работают, то такую статью он откроет, только чтобы поспорить в комментариях. В остальных случаях пролистнёт её и пойдёт читать статью, которая рассказывает, как этот препарат помог восстановить печень с циррозом.

Люди ищут подтверждение своей картине мира. Алгоритмы это знают и предлагают подходящий контент. Нам важно мимикрировать под него, чтобы попадать в рекомендации к людям с разной позицией и взглядами.

Назывные заголовки с вопросом помогают в этом. Пример: «Гепатопротекторы восстановят печень? Разбор препарата на букву Э».

Мы можем написать тезис, в который верят те, кто придерживаются альтернативной точки зрения. При этом в заголовке мы не утверждаем это, а задаем вопрос. Читатель, вероятно, пойдет в статью, чтобы найти подтверждение факту из заголовка. Возможно, в статье у нас получится заронить зерно сомнения, и картина мира читателя немного изменится.

А если такую статью прочитают те, у кого ещё нет своей точки зрения, наш научно-популярный контент поможет погрузиться в тему и критически относиться к тому, что пишут в интернете.

Что вам пишут в комментариях?

Комментарии делятся на три типа.

«А мне помогает». Например, мы рассказываем, почему препарат не работает. В комментариях человек пишет, что именно этот препарат ему и помогает. Его можно понять, потому что эффект плацебо никто не отменял. Опасность в том, что если принимать неэффективные препараты, болезнь продолжает прогрессировать. Без адекватного лечения человеку становится хуже.

«Это всё заговор», «Всё куплено» и тому подобное. Такие комментарии появляются, когда наши факты не вписываются в картину мира человека и он ищет для себя объяснение этому. Люди не верят в объективную оценку лекарств или вообще не доверяют медицине.

Эти две категории комментариев чаще всего встречаются на Дзене, потому что там статьи показываются холодной аудитории. Их видят те, кто на нас не подписан, потому что аудитория большая, и не все разделяют нашу точку зрения.

«Спасибо за полезную статью». Наши постоянные читатели пишут, что им нравится контент и подача материала, благодарят. Это здорово.

Есть ли вселенский врачебный заговор?

Нет. Врачам заняться больше нечем, им и так мало платят. А ещё они думают, как за 12 минут принять пациента — именно столько времени отводится на один приём. Доктора быстро выгорают в таких условиях, потому что не могут всем помочь. Времени не хватает, чтобы нормально всё объяснить пациенту.

Если бы существовал какой-то заговор, то сколько нужно на это времени и ресурсов потратить, чтобы углубиться в заговор, поддерживать и сохранять его в секрете.

Как отличить хороших врачей от тех, которым не стоит доверять?

Для меня идеальный врач — это тот, который придерживается принципов доказательной медицины. Если он что-то говорит, то может подтвердить, откуда это взял. Если назначил таблетки, можно у него спросить: «А почему именно эти?» Он скажет, что есть клинические рекомендации, и это первая линия лечения.

Я бы не стала доверять врачу, который не может объяснить, почему назначил конкретные анализы и лечение, или который говорит, что опирается на свой опыт.

Хороший врач эмпатично общается с пациентом. Не очень адекватно, если доктор скажет: «Да что вы мне не доверяете, ах, ну лечитесь сами!» Врач, который умеет общаться с пациентами, понимает, почему пациенты спрашивают. Настоящий доктор отвечает на такие вопросы. Ему есть, что сказать.

Другое дело, что врачи могут ссылаться на альтернативные рекомендации, поэтому нужно смотреть, на какие именно. В них могут быть ошибки — пациенты могут этого не узнать. То, что статья опубликована, например, на PubMed, ещё не говорит о её надёжности. Хорошие материалы на UpToDate и Cochrane.

Для меня идеальный врач — тот, который придерживается принципов доказательной медицины

Ещё нечестный врач часто что-то продает. Рассказывает, что все болезни от паразитов, а потом продает либо БАДы, либо свою методичку. Эти уникальные методики — тоже звоночек. Медицинское сообщество уже знает, что работает, а что нет, не нужна уникальная методика.

Обращение к одному авторитету — тоже тревожный знак. Настоящий доктор всегда опирается на несколько источников.

В чём заключается твоя задача?

Я работаю с одним из детских домов своего города. Моя должность — СММ-специалист: фотографирую, публикую посты в соцсети. Иногда пишу статьи.

Моя задача — помогать детям обрести семью. Для этого я знакомлю родителей с нашими детьми: рассказываю, как прошли разные мероприятия. Но не приукрашиваю, а показываю всё как есть. Благодаря этому у нас огромный поток желающих в школу приёмных родителей при детском доме: места в ШПР заканчиваются уже в день открытия записи.

В основном к нам приходят люди, уже знакомые с детским домом по соцсетям.

Негатива в комментариях нет. Это можно считать метрикой: нет негатива от читателей — значит, детский дом хорошо выполняет свою работу.

Как не выгорать в социальной сфере?

Всегда выстраивать «стену». Это значит, что не нужно проецировать проблемы людей на себя. Если специалист не будет этого делать, то быстро перегорит от чувства безысходности, а на профессионалов оно не накатывает.

Нельзя скатываться в жалость. Для этого и нужен инфостиль. Он помогает не передавать эмоции, а писать только по делу. Например, активистка Елена Костюченко не скатывается в эмоции. Пишет простым, обыденным языком.

Вместе с этим работник социальной сферы обладает эмпатией: он чувствует и понимает эмоции других людей. Мне кажется, это качество должно быть у представителя любой профессии, потому что это очень важно — не забывать, что рядом человек, который в данный момент переживает проблемы или, наоборот, радость.

Ходить к психологу, если становится тяжело. Мне повезло: я всегда могу прийти к соответствующему специалисту при детском доме. Всё потому, что в социальной сфере следят за ментальным состоянием сотрудников, работа ведь тяжёлая. Поэтому если работник чувствует себя плохо, он может получить помощь.

Наши психологи даже ездили на тренинг, где их учили профилактике эмоционального выгорания. Это важно, потому что работник соцсферы всегда должен быть в ресурсе.

Я всегда могу прийти к специалисту, зная, что разговор не выйдет за пределы кабинета. Психолог подскажет, как поступить в моей ситуации, какие упражнения поделать. Но я в сфере уже пять лет, с 2018 года, поэтому получила профдеформацию: меня меньше цепляет несправедливость и прочие проблемы.

Проводить время с семьёй. Могу приехать домой, обсудить что-то с мужем, погулять с ребёнком. Это помогает успокоиться и отвлечься.

Уделять себе время. Например, я хожу в бассейн, на массаж. Когда только пошла работать в детский дом, стала заниматься с фотографом.

Почему выбрала именно фотографию в качестве хобби?

Выбрала именно эту деятельность, потому что хотела делать красивые снимки для детского дома.

Покажу, какие фото у меня сейчас получаются:

Что должен уметь делать человек, который варится в социальной сфере?

Любить детей, если говорим о работе непосредственно с ними. Если бы я не любила детей, не смогла бы регулярно о них писать и взаимодействовать с ними.

Утренние поездки на работу не ощущались как «поездки на работу». Было ощущение праздника, на который я мчусь рано утром. Всегда поздно оставалась на мероприятиях — всё потому, что люблю людей.

Не сглаживать углы. Возможно, у меня такое из-за профдеформации. Всегда стараюсь быть честной, открытой. Например, к нам периодически приходит выпускница детского дома. Я каждый раз её пилю: «Иди работай, что ты сидишь?» Она побурчит, уйдёт, а потом придёт со словами: «Наверное, чего-то надо искать». Не сглаживаю углы, а прямо говорю выпускнице, что нужно работать.

Общаться с людьми. Иногда в детский дом приезжают журналисты, которые любят свою профессию, но общаться с людьми не умеют. Порой ставят детей в неловкое положение, хотя у них нет такой цели. Например, на одном из мероприятий журналист попросил ребёнка рассказать о своих впечатлениях, а ребёнок был зажатым, разговоры вызывали у него стресс.

В итоге от работы таких «журналистов» больше минусов, чем плюсов.

Держаться на равных. Я общаюсь и дружу со многими детьми в силу внешнего вида. Некоторые не знают, сколько мне лет, а когда узнают — удивляются. Они думают, что мне 19, хотя скоро 30. Для детей я как старший друг, с которым можно поговорить на равных. Думаю, это самое главное — держаться на равных, не считать себя круче и умнее.

Почему инфостиль важен в социальной сфере?

Инфостиль важен, чтобы не приукрашивать рассказы о детях, потому что восторженные описания могут создать ложные ожидания у родителей. Однако не думаю, что плохие тексты сильно вредят. Они просто ничего не меняют.

Не думаю, что плохие тексты сильно вредят. Они просто ничего не меняют

Например, некоторые редакторы соцсферы описывают характер и увлечения детей так, будто все они похожи друг на друга. Но это не так.

Такие тексты не заставляют каждого человека воспринимать детей как одинаковых матрёшек, но и не побуждают увидеть в каждом из них индивидуальность.

Исходите из такой аксиомы: в детских домах находятся дети, которые живут обычной жизнью и занимаются обычными делами. Ходят на экскурсии, играют в футбол. Такие же обычные ребята, поэтому и пишем о них как о детях из полных, здоровых семей.

Также в соцсфере важно писать честно и не замалчивать проблемы, потому что молчание приводит к плохим последствиям. Приведу пример. Сейчас деятели нашей сферы выступают за то, чтобы не скрывать от ребёнка факт усыновления: рано или поздно это вскроется. В школе приёмных родителей учат рассказывать об этом правильно, чтобы не нанести ребёнку психологическую травму. Тотальное молчание привело к тому, что в обществе честный разговор с приёмным ребёнком воспринимается как что-то дикое.

Как строится контент-план в соцсфере конкретно у тебя?

Я пляшу от фотографий с мероприятий. Я знаю, какие мероприятия для детей планируются в этом месяце, и составляю контент-план. Иногда в моменте корректирую его. Например, в одном из детских домов прошёл мастер-класс шеф-повара с 15-летним стажем. Я узнала об этом и сразу же предложила ему написать большую статью ко дню повара. Не могу не воспользоваться такой возможностью.

Чего не должен бояться редактор в социальной сфере?

Социалка не страшна, потому что она всегда вокруг нас. Просто мы об этом не задумываемся, и люди считают, что работать в этой сфере трудно. Часто слышу от знакомых: «У тебя очень сложная работа, я бы не смог». Хотя ничего страшного и сложного в такой работе нет.

Не помню, чего сама боялась изначально. Ощущение, что у меня вообще не было опасений. Мне кажется, не надо бояться негатива, не надо бояться вообще. Зачем?

Не то чтобы не надо бояться людей, просто нужно заходить с другой стороны: у нас есть возможность сделать что-то хорошее для них — надо этим пользоваться. Мне кажется, в этом человек тоже чувствует своё развитие, если сделал что-то классное для других. Мы не просто пишем — мы пишем про других людей. А когда мы пишем про других людей, уже делаем что-то хорошее для них.

Также не нужно бояться накосячить, например, неправильно подать информацию. Если будете бережно относиться к работе, этого страха не будет. Тем более, что в социальной сфере человек быстро видит обратную связь. Вот пообщался журналист с человеком и увидел, что у него настроение поднялось. Обратная связь моментальная. Вы сразу увидите, когда сделали правильно, а когда ошиблись. Благодаря быстрой обратной связи так же быстро всё исправите.

В быстрой обратной связи — кайф профессии. Вы почти мгновенно видите, как доставили человеку радость, просто пообщавшись с ним. Это мотивирует заниматься своим делом.

Кому точно не стоит становиться журналистом в социальной сфере?

Если человека просто тянет к социалке, но не тянет к журналистике, то и не надо идти. Космическая зарплата здесь не у каждого второго.

Мои хобби — социальная сфера и редактура — переплелись, поэтому мне всё равно классно, даже и без космических зарплат. К примеру, смотрю на вакансии «Дома с маяком» — даже не интересуюсь гонораром. Мне просто хочется влиться в этот фонд, потому что интересно.

Если человека просто тянет к социалке, но не тянет к журналистике, то и не надо идти

Кого советуешь почитать из социальных журналистов?

Мне очень нравится Лена Костюченко. Когда читала её огромную статью про психоневрологический интернат, ни на что не отвлекалась. Для меня это одна из сильнейших журналистских работ.

Также советую Нюту Федермессер и Любовь Аркус. Они основали собственные фонды: Нюта Федермессер — «Веру», а Любовь Аркус — «Антон тут рядом».

Что самое яркое в твоей работе?

Самое яркое — брать комментарии у детей, потому что иногда они выдают такое, о чём я даже не задумывалась.

Помню, готовилась к статье о дне поэзии. У нас один ребёнок пишет стихи — попросила его дать пару советов тем, кто тоже хочет начать заниматься стихосложением. Она дала такой совет: «Сначала научитесь описывать себя, а потом беритесь за мир вокруг вас». Я подумала: «Господи, откуда такие мысли?» В общем, в детях сидит глубочайшая мудрость.

Когда ребёнок говорит что-то сам — это рассказывает о нём больше, чем если бы я писала статью о нём.

Если бы у меня была возможность вести блог и выделять целый день на интервью с детьми, это было бы потрясающе, ведь дети — очень открытые. Например, я приходила к девочке поговорить о музее. Осталась у неё где-то на час. Ушла уже просто потому, что надо было уезжать, меня ждало другое дело. А так ребёнок бы рассказывал и рассказывал о своих впечатлениях после музея.

Возможно ли развитие для редактора в социальной сфере?

На конференции АСИ и «Благосферы» Максим Поляков говорил, что сейчас есть тренд на социальных журналистов, ведь именно они делают тексты сильными. Думаю, потребность в профессионалах есть и будет всегда.

Мне кажется, если человек будет просто работать в НКО или фонде, при этом очень любить социальную тему, — развитие для себя найдёт везде. На это есть две причины: ценные кадры нужны всегда и темы для статей или постов в соцсетях бесконечные.

Проиллюстрирую мысль про потребность в специалистах. Взять те же «Разные зерна». Они выиграли президентский грант. Пока что у ребят всего одно кафе, но в одно время очередь на работу была 50 человек. Сейчас они думают над тем, чтобы открыть вторую точку, потому что потребность в таких кафе большая — и у детей, и у родителей.

Они постоянно организуют праздники для детей, причём бесплатные. Пока дети развлекаются, родители сидят спокойно, пьют кофе и смотрят, как веселится их ребёнок.

В сфере социальной помощи можно расти вширь, здесь возможна свобода действий. Всё потому, что в нише много «направлений»: помощь детям, старикам, животным и так далее.

Какие мифы есть вокруг социальной сферы?

Вокруг социальной сферы крутится один советский миф, что в детских домах происходит кошмар. Когда знакомые так говорят, тут же эту байку развенчиваю. Рассказываю, какие комнаты у детей, чем ребята занимаются. В общем, в нашем детском доме атмосфера уютная, тёплая.

В сфере соцзащиты в целом не всё так плохо. Очень много и педагогов, и психологов, которые вкладывают много сил в то, что делают.

Что тебе дал опыт работы корректором в «Кто студенте»?

Это бешеная тренировка для мозга — не ожидала такой. Кайфую, когда зарываюсь в ноутбуке. Хотя в первый раз, когда предыдущий главред скинул мне первую статью, поймала паническую атаку: «Как же? Как я с этим справлюсь?». А сейчас понимаю, что хожу по городу и замечаю на вывесках опечатки: в меню кафе, в рекламе.

Увидела, что взаимодействие внутри редакции может быть другим. Меня впечатлило взаимодействие в «Кто студенте»: главред и корректор сидят вдвоём, обсуждают статью. Это абсолютно другой вайб, потому что у меня на работе такого нет. Там я просто отправляю текст, а потом читаю переделанную статью… Либо вообще не нахожу своего куска: его не вставили в выпуск. Обратной связи у меня на работе нет, хотя и пыталась её запрашивать.

Выбрала роль корректора, потому что больше зацепило. А если зацепило, значит, надо пробовать.

Корректором в «Кто студент» стоит идти, если хотите узнать, как может быть выстроен процесс взаимодействия редакции. Будет полезно, если на вашей работе не получаете фидбека.

Художественная литература бесполезна для редактора?

Не соглашусь. Чтение поддерживает в тонусе наши мозги, поэтому полезно для всех, в том числе для редакторов. Оно защищает от деменции, развивает воображение, тренирует внимание и память. Это доказано исследованиями. Один из примеров — статья в научном журнале «Неврология».

Пишущим специалистам чтение помогает формировать «автоматическую грамотность». Под ней я понимаю визуальную память: когда человек читает много грамотных текстов и без дополнительных усилий запоминает, где нужны знаки препинания и как правильно писать слова. Конечно, таким способом не добиться безупречной грамотности, но гуглить правила точно придётся меньше.

По этой теме у меня есть личный опыт, инверсионный. Я год вычитывала безграмотные тексты — описания для карточек товаров. Задачей было исправлять пунктуационные, орфографические и грамматические ошибки, чтобы материалы было не стыдно публиковать. Занималась этим с 9:00 до 18:00 пять дней в неделю. Итог: через год такой практики сама стала писать с ошибками. Начала стопориться на элементарных вещах, перепроверять простые слова. Теперь на безграмотные тексты реагирую, как вампир на святую воду.

Какие художественные средства можно применить в коммерческих текстах?

Какие понравятся: от аллегории до эпитетов. Художественные книги — источник приёмов, которые применимы в любом тексте с поправкой на контекст. Представим, что у копирайтера стоит задача написать несколько слов для баннера о скидках в магазине. Автор возьмёт на вооружение парцелляцию и вместо «Распродажи» напишет «Праздник. Скидки. Новый год». Это абстрактный пример, но по нему видно, что текст на уровне структуры стал интереснее.

Ещё из книг и произведений искусства можно и нужно брать смыслы, идеи и метафоры. Например, метафоры помогают придумать интересную иллюстрацию, сильный ход в статье, провести параллели. Можно сравнить продукт с «Чёрным квадратом» Казимира Малевича, если вы заметили, что он такой же минималистичный, революционный и прогрессивный.

Как книги помогают развивать софт-скилы?

Смотря какие: внимание, логику, эмоциональный интеллект. Если говорить про последний, то книги помогают лучше понять чувства и поведение людей. Авторы обычно подробно описывают и называют эмоции персонажей. В процессе чтения мы запоминаем их, проживаем с героями: вместе радуемся, злимся и грустим. Благодаря этому глубже понимаем природу человека: как он действует в разных ситуациях, что при этом испытывает, каковы мотивы его поступков.

Эмоциональный интеллект важен в работе. Например, редактор оставляет правки автору. Зная о вспыльчивости человека, он напишет комментарии сдержанно и заботливо. С одним автором он может шутить, другому будет писать сухо. Софт-скилы необходимы в работе с людьми, и один из способов их развить — чтение художественной литературы.

Ещё книги делают людей спокойными. В СМИ перебор с плохими новостями, а литература помогает убежать от негатива, погрузиться в виртуальную реальность и расслабиться. В итоге возвращаться обратно уже не так больно.

Как думаешь, почему некоторые люди считают художественную литературу бесполезной?

Думаю, причина в том, что многим из нас с детства вколачивали мысль о пользе чтения. А почему оно полезно — не объясняли. Просто говорили: «Читай, это нужно и важно». У многих остался неприятный осадок, и нет понимания, почему читать классно.

Некоторым людям везёт: они находят книгу, которая зажигает огонёк интереса к чтению. К ним приходит понимание, что не вся литература нудная, что за обложкой могут скрываться целые миры. Другие так и не находят «ту самую» книгу, поэтому не читают совсем и предвзято относятся к литературе в целом.

Есть мнение, что беллетристика способствует развитию графоманства. Что думаешь об этом?

Это сомнительно с точки зрения логики. Не все читающие люди — графоманы, поэтому нельзя сказать, что между чтением и графоманством есть прямая связь.

В графомании как в явлении нет ничего ужасного. Хочет человек писать такие тексты — пусть пишет. Проблемы начинаются, если редактор страдает графоманий и переносит свою страсть на рабочие проекты. Наша работа — не самовыражаться, а решать задачи клиентов.

Я думаю, что причина проблемы не в литературе, а в неправильном отношении к своему ремеслу. Нужен адекватный взгляд на профессию, понимание, что труд коммерческого редактора далёк от занятий литературного писателя. В плане работы мы гораздо больше похожи на парикмахера или юриста, чем на прозаика.

Причина проблемы — в неправильном отношении к своему ремеслу

Я встречала копирайтеров, которые романтизируют профессию и воспринимают себя как писателей. Распознать таких людей просто: они остро реагируют на правки. Воспринимают любые комментарии так, будто другой человек портит их творение.

В одном из постов в блоге ты говорила: «Если не работается, можно обратиться к искусству». Как ты видишь процесс обращения к нему?

Когда есть задача и нет идей, что писать, искусство можно использовать как отправную точку. Вы найдёте её везде — не только в художке, но и в музыке, картинах. Главное — чтобы возникали ассоциации.

Проиллюстрирую мысль. Мы в универе иногда выполняли такое упражнение. Нужно было придумать, например, необычную тематику корпоратива. У преподавателя лежали стопки с журналами. Каждый студент брал по одному из них, закрывал глаза, открывал журнал на случайной странице и тыкал пальцем в случайное место. Попадал, к примеру, на картинку с ананасом. Затем прокручивал в голове ассоциации и связывал их с заданием. В итоге получалась идея для корпоратива в тропическом стиле или в стиле фруктового сада.

Аналогично для тренировки мозга можно использовать книги. Открываем случайную страницу и выбираем любую строчку. Выписываем фразу и встраиваем её в текст. Можно выписать несколько случайных слов из книги и сложить в единый абзац.

Например, мы выписали слова: хлопо́к, пирожки со сливовым повидлом, Фёдор Михайлович, Орисаба, лилейнораменная, благовония. Вот какой текст может получиться:

Мой рецепт хорошего утра — горячий душ, пирожки со сливовым повидлом и хорошая книга. Душ уже принят, поэтому я наливаю ароматный чай из трав (боги, он приятнее любых благовоний!) и достаю из дедушкиных запасов томик Фёдора Михайловича. Хлопок. Из книги выпадает тоненькая стопка рисунков.

Я знала, что дед хорошо рисовал, но никогда не видела его работ, а теперь в руки попались целых три карандашные зарисовки. Листки оказались подписаны. На первом была изображена лилейнораменная Гера — по виду древнегреческая дива из мифов. На втором красовался величественный вулкан Орисаба. С последнего листа на меня смотрел портрет девушки, милой и застенчивой. Подпись гласила: «Валя». Получается, это портрет молодой бабушки! На душе внезапно потеплело, и утро стало особенно хорошим.

Обращаешься ли ты к другим видам искусства в работе, например, к музыке или живописи?

Картины и музыку я использую для творческого импульса, ведь на этом уровне достаточно просто ассоциаций. Можно без подготовки прийти в галерею, посмотреть на картины. Что в голове появилось, то использовать в работе.

Например, после очередного похода в музей у меня родилась идея для статьи об изделиях русских мастеров. Материал вышел на сайте интернет-магазина и набрал 74 тысячи просмотров — для спонтанного контента неплохо, я считаю.

Как искусство влияет на твоё отношение к профессии?

Благодаря искусству я стала легче относиться к ситуациям, когда моя работа кому-то не по душе. В галерее мне нравятся не все картины, хоть они и были написаны признанными мастерами. Но если я не оценила работу высоко — это не значит, что она плохая. Я перенесла это на тексты и облегчила себе жизнь.

Нужно ли гнаться за количеством прочитанных книг?

У меня непопулярное мнение на этот счёт. Евгений Викторович Жаринов — литературовед, писатель, доктор филологических наук — считает так: «Невозможно читать „для общего развития“, потому что „общего развития“ не существует в принципе. Развитие может быть только глубоким». Я с этим согласна.

Книги нужно уметь читать. Чтение вредит, когда человек гонится за количеством, читает поверхностно, не изучая контекст: кто автор, в какое время он писал и что заложено в книге, помимо сюжета. Поверхностное чтение создаёт у человека иллюзию образованности, но на самом деле умнее он не становится — только самомнение вырастает. Действительно глубоких идей и знаний человек не получает.

Чтение вредит, когда человек гонится за количеством

По каким критериям определить, что чтение помогает в работе?

Критерии зависят от поставленной задачи. Если человек читает, чтобы увеличить словарный запас, достаточно сравнить тексты на старте и после некоторого времени чтения книг. Что оцениваем: стало ли меньше тавтологии, появились ли новые слова в лексиконе.

Допустим, вы хотите удивлять читателей яркими метафорами или параллелями. Принцип тот же: сравниваем тексты до начала чтения и после. Задаём себе вопросы: «Есть ли метафоры или параллели в речи? Они уместны или притянуты за уши?»

Осознанный подход к литературе добавляет мотивации читать.

ㅤ

Посоветуй ресурсы, которые помогут в изучении искусства.

Идеи, что читать и смотреть:

• «Шуфлядка» — рассылка с короткими рассказами для тех, кто всегда занят;
• «Иноекино» — канал про фильмы, которые редко увидишь;
• «Тут картины показываем» — канал про живопись;
• «Возмутительное искусство» — скандальные произведения и эпизоды из жизни авторов.

Разборы и теория:

• Лекции Евгения Жаринова;
• Лекции Дмитрия Гутова;
• «Культура-рф» — просветительский проект, посвящённый культуре России;
• «Арзамас» — проект о культуре, истории, литературе и не только;
• «Нож» — журнал об искусстве и науке;
• «Как слушать музыку» — книга о том, как подступиться к классике. Внутри есть QR-коды с аудиоиллюстрациями;
• «Парнасский пересмешник» — новеллы из истории мировой культуры. Автор ведёт одноимённый телеграм-канал.

Как считаешь, почему люди не интересуются искусством?

Есть подозрение, что некоторые люди просто не догадываются, что искусство им интересно. Они обходят его стороной, часто сознательно из-за негативного опыта в детстве или потому что считают, что книги, музыка, литература — для избранных. Либо они с классическим искусством никогда не соприкасались, поэтому нет понимания, зачем это нужно.

Когда частичка искусства попадает в человека, происходит заражение: человек начинает читать, узнавать, размышлять. Иногда, чтобы запустить этот процесс, нужен случай или идейный вдохновитель.

В контексте книг идейным вдохновителем может выступить литературовед. Я уже называла Евгения Жаринова. Очень советую его лекцию «Сто великих книг». Из неё вы узнаете, зачем читать, правда ли это нужно, почему не всякая книга полезна. Уверена, на одном видео вы не остановитесь, захочется слушать ещё и ещё.

Нужно ли заниматься чтением, если человек не питает к нему интереса?

Если человек понимает, что желания нет, — нет и смысла заставлять себя. Чтение без интереса будет неглубоким, бессознательным и породит только иллюзию начитанности. Заниматься стоит тем, что вызывает хотя бы минимальное любопытство. Тогда будет и удовольствие, и польза.

Почему ты сменила юриспруденцию на редактуру?

Я давно хотела стать журналистом, но после школы поступить на журфак не получилось: для зачисления нужны были публикации. Затем обстоятельства сложились так, что я пошла на юридический факультет и с горем пополам отучилась.

Думала, что сначала закончу юрфак, а потом пойду учиться той профессии, которая мне нравится. Но юриспруденция затянула — я решила остаться. Пошла работать в частную фирму: один день в неделю мы консультировали граждан в приёмной депутата, а в остальные дни принимали клиентов в нашем офисе.

Работа увлекала меня, но я морально уставала. Я впечатлительный человек, поэтому часто приносила домой чужие проблемы. Из-за этого пришлось сменить место работы.

Я ушла в корпорацию составлять иски, приказы и отчёты, ездила в суды представлять компанию. А через год снова вернулась к мысли о работе с текстом.

Чем именно юриспруденция увлекла тебя?

Во время учёбы я считала работу юриста скучной: нужно работать с бумагами, переписывать одни и те же документы по 100 раз. Я представляла юристов как людей в костюмах, которые целый день сидят в судах либо консультируют клиентов в офисе.

В первый год работы мои взгляды изменились. К нам приходили люди, которым мы помогали писать обращения, решать вопросы с жильём, возвратом денег по договору, доплатой пенсии. Мне стало интересно, потому что я решала реальные проблемы, а не копалась в документах.

Как юристы и их клиенты относятся к инфостилю?

В приёмной у нас был готовый шаблон, по которому люди писали обращения: «Уважаемый Иван Иванович, обращаемся к Вам с проблемой», а дальше шли формулировки. Текст получался водным и попахивал канцеляритом.

Клиенты ничего не понимали из шаблонов. Когда мы писали в прокуратуру, стандартной была формулировка: «С целью оперативного реагирования просим принять меры». Люди просили разъяснить смысл написанного, но всё равно продолжали писать обращения с такими сложными оборотами.

Иногда клиенты приносили исписанные листы А4 и просили переписать понятный текст языком канцелярита. Многие люди старшего поколения, когда приходят к депутату, думают, что с ним нужно говорить официально. Поэтому они просят усложнить текст. Им почему-то кажется, что так принято и это статусно, — они хотят писать более высокопарно.

В компании, из которой я сейчас ухожу, руководителями стали бывшие госслужащие, которые не могут писать по-другому. Для них тот, кто пишет просто, — плохой специалист.

Однажды мне поручили заполнить сайт компании кейсами и информацией об услугах. Я не была редактором, не была автором — мне просто дали задание как младшему юристу объективно описать деятельность фирмы. Я написала текст простым языком с учётом того, что клиенты — обычные люди. В итоге меня попросили всё переделать, так как на сайт могут зайти юристы и ужаснуться нашему непрофессионализму.

Стоит ли популяризировать инфостиль среди юристов и чиновников?

Нужно избавляться от чиновничьего языка, потому что обычным людям его сложно понять. Например, стоит пересмотреть тексты наших законов. Они написаны не по-человечески: в них куча сложных оборотов, одно предложение иногда занимает строк десять, если не больше.

Я пишу статьи для «Право-ру». Первые мои тексты были немного заумными, с формальными оборотами. Я считала: раз аудитория — юристы и бизнесмены, для них многие термины привычны. Оказалось наоборот. В первых правках слова, которые мне как юристу казались обычными, просили упрощать. Нельзя писать чересчур сложно: не зазорно употребить слово «получили» вместо «взыскали». То есть юридический текст нужно немного упрощать.

Как считаешь, юристы используют канцелярит по привычке или намеренно?

Думаю, использование сложных, завуалированных оборотов и штампов в речи — это чаще привычка. Но иногда этим пользуются, чтобы намеренно пустить пыль в глаза или казаться умнее.

Однажды нам по ошибке прислали чужое письмо: указали не тот адрес. Вместо того, чтобы ответить отправителю просто, нам пришлось написать: «В ответ на Ваше письмо филиал такой-то сообщает Вам о том, что вышеуказанное Вами постановление было рассмотрено не в отношении нашего филиала, а в отношении другого филиала. В связи с чем мы просим…»

Я бы написала так: «Уважаемый Иван Иванович, постановление номер Х вынесено в отношении другого филиала. Перенаправьте по адресу». Всё.

Как правильно составить читаемый юридический текст?

Рассмотрим на примере обращения в суд.

Пишите максимально просто, если не знаете юридических оборотов. Главное, чтобы были указаны суть дела и реквизиты: ФИО, адрес и паспортные данные. Всё, что не относится к делу, не указывайте. Например, не рассказывайте о своей маленькой квартире, если спор касается покупки сломанного телефона.

В начале документа опишите ситуацию. Если вы заключили договор, пишите: «7 августа 2023 года мы заключили договор с Иваном Ивановичем».

Пишите кратко. Судья никогда не придерётся к тому, что у вас иск написан на один листочек, а не на 20. Условно: «Иван Иванович вовремя не поставил товар. Должен был поставить 7 августа, а поставил 20 августа. Мне товар уже не был нужен, поэтому я отказался от него. В связи с этим прошу вернуть 10 000 рублей».

Нумеруйте списки. Например, если в договоре нужно указать пять видов работ, не перечисляйте их через запятую. Начинайте каждый пункт с красной строки.

Не ставьте ссылки на статьи закона в середину текста. Ставьте их в начало абзаца и выделяйте курсивом, жирным начертанием или подчёркиванием. Также ссылку можно указать в скобках. Не цитируйте её полностью.

Выделять ссылки не запрещено. Иски пишут и для суда, и для второй стороны — ответчика. Судья поймёт, нужна ему эта информация или нет. А вторая сторона сможет открыть кодекс и посмотреть, что вы имели в виду.

Разбивайте текст на абзацы, даже если пишете от руки.

Что почитать редакторам и дизайнерам, чтобы юридически обезопасить свою деятельность?

Чтобы вас не обманули на работе, нужно почитать трудовой кодекс. Хотя бы основные положения. Это может помочь, например, в ситуации, когда в договоре указана меньшая сумма, чем обещал начальник. Если не обратить внимание на размер зарплаты в документах, вас могут обмануть. При этом начальник будет действовать абсолютно законно.

Редакторам советую изучить вопросы авторского права. Эта тема освещена в книге Максима Ильяхова «Своровали? Накажи!». В ней есть всё об интеллектуальной собственности. Автор доступным языком поэтапно описывает защиту интеллектуальных прав с примерами, рассказывает, как и куда обращаться.

Как повышать уровень юридической грамотности, чтоб не попадать в нештатные ситуации?

Я бы хотела, чтобы в старших классах преподавали основы юридической грамотности. Выпускники школ элементарно не знают, что такое подпись. Они считают: «Я сейчас чуть более криво распишусь — и никто не докажет, что это моя подпись, потому что в паспорте она другая». Школьники не знают, что почерковедческая экспертиза легко выявляет обман.

Или возьмём для примера кредиты. Некоторые думают, что кредит можно не платить, если на человека не записано имущество, потому что государству нечего забрать в таком случае. Это миф, но человек в него верит, потому что слушает телевизор, некомпетентных знакомых и не углубляется в вопрос.

Школьники ещё более уязвимы. В старших классах они начинают гулять, ходить на митинги, драться, курить в неположенном месте. До 14, а иногда 16 лет за детей отвечают родители, но ребята этого не знают. Например, им кажется, что за кражу наушников ничего не будет: «Я же ребёнок. Поймают — отдам». Но пострадавший может пойти в полицию, и тогда родителей виновного привлекут. Поэтому я считаю, что нужно разговаривать со школьниками — чем раньше, тем лучше. Незнание закона не освобождает от ответственности.

Нужно разговаривать со школьниками — чем раньше, тем лучше

Если случились неприятности, как выбрать хорошего юриста?

Не стоит безоговорочно верить юристам. Смотрите на отзывы. Спросите рекомендации у знакомых. Обращайтесь к проверенным специалистам, если есть такая возможность.

Изучите практику юриста. Когда он говорит, что провёл 100 подобных дел, попросите показать эти дела. Из них вы узнаете, кто был представителем и что решил суд.

Дела нужно проверять. Они всегда находятся в открытом доступе: многие фирмы выкладывают их на своих сайтах. Если в документе написано, что интересы представлял юрист Иванов В. В., а в конторе говорят, что он уволился в прошлом месяце, стоит насторожиться: не ворованные ли дела.

Есть фирмы, которые берутся за все проблемы подряд, независимо от того, могут ли помочь человеку. Они действуют исходя из принципа: «Если мы не возьмём это дело, клиент пойдёт в соседнюю контору и заплатит деньги там». Поэтому желательно всё проверять. А если на это нет времени, выбирайте крупные адвокатские конторы: лучше переплатить, чем обращаться к непроверенным контактам с «Авито».

Расскажи о своей новой работе.

Во время учёбы в Школе редакторов я параллельно проходила небольшие курсы на «Скил-капе» у Максима и Ирины Ильяховых. На одном из вебинаров я задала Ирине вопрос: «Я юрист, только учусь редактуре. Где мне найти работу?» Я не ожидала ответа, но получила его. Ирина сказала, что как юрист я могу попробовать писать для правовой аудитории. Она поделилась контактами Светланы Меркуловой — шеф-редактора портала «Право-ру».

Я обратилась к Светлане. У меня не было публикаций, поэтому она предложила написать тестовую статью. Я подобрала пять тем. Мы остановились на одной: как доказать в суде, что помещением человека или компании незаконно пользовались.

Это была моя первая статья. Я писала её на основе дела, которое вела в частной компании. Получилось три кейса. После двух правок статью опубликовали на сайте.

Как думаешь, автору нужно писать только на те темы, в которых он хорошо разбирается?

Юрист не разбирается во всех сферах. Когда он сталкивается с чем-то впервые, ему приходится открывать кодекс или юридическую практику и копаться в нюансах. Он потихоньку вникает, ищет детали и нащупывает пользу. Знать всё — невозможно.

В этом профессии редактора и юриста схожи. Редактору и автору не обязательно работать только с одной темой. Хороший автор должен уметь вникать в суть любого вопроса.

У меня нет цели писать только о юриспруденции. Например, мне безумно нравится писать о путешествиях. Раньше я много фотографировала и публиковала посты с гайдами на темы: «Что посмотреть в усадьбе Середниково», «Советы для тех, кто едет в Этномир». Ещё пыталась писать советы для тех, кто лепит из полимерной глины. Любая тема может стать интересной, если в ней хорошо разобраться.

Ты закончила первую ступень Школы редакторов. Насколько сложным было обучение?

Когда шла в Школу редакторов, читала отзывы Ирины Ильяховой и интервью бывших учеников в журнале «Кто студент». Многие говорили, что вечером после работы посвящали школе 2−4 часа.

Я занималась в свободное время в офисе и по вечерам. В среднем тратила на учёбу по пять часов в день на протяжении рабочей недели. В выходные старалась отдыхать, но иногда приходилось навёрстывать то, что не успела в будни. Это было похоже на полноценную вторую работу. Было сложно, но мне очень нравилось.

Редактура не вызывала проблем. Я читала «Пиши, сокращай» и проходила курсы Максима Ильяхова — знала, что такое информационный стиль и как его применять. С остальными дисциплинами я не была знакома.

В первый день, когда открыла типографику и вёрстку, сидела со шпаргалкой: учила, что такое кегль, интерлиньяж. Я постоянно в них путалась. В итоге стала распечатывать тесты и внимательнее их изучать: чертила линейкой отступы и измеряла соотношения интервалов. Так оказалось проще.

Кому посоветуешь Школу редакторов?

Основы работы с текстом и интерфейсами нужны всем, кто работает в медиа, особенно руководителям проектов. Полезно знать, как правильно оформлять сайты, карточки для приложений и соцсетей, делать презентации. Человек, не знающий основ типографики и вёрстки, просто не замечает своих ошибок и повторяет их. После школы все косяки видны — их уже невозможно игнорировать.

Как ты занялся дизайном?

В 16 лет я мечтал открыть компанию, но не знал, как это сделать. Ради опыта в предпринимательстве продавал телефоны и цветы. Позже открыл клуб для школьников «Бизнес-сок», чтобы искать единомышленников, общаться с владельцами компаний, перенимать у них знания. Местные предприниматели приходили по приглашению клуба и рассказывали, как управлять бизнесом: с чего начать, как развивать, какие ошибки учесть.

Я тогда ничего не понимал в дизайне, но всё равно предлагал бизнесменам помощь. Думал, что разберусь на ходу, — так и получилось. Одному предпринимателю сделал визитки, другому — сайт.

Позже я открыл ещё один клуб — «Взлом мозга». Люди объединялись в команды и соревновались в формате «вопрос — ответ». Мои дизайнерские навыки пригодились клубу: я нарисовал логотип и иллюстрации для соцсетей. Я не планировал быть дизайнером и попал в профессию через интерес к бизнесу.

После окончания школы ты переехал из Рязани в Москву. Какие у тебя были цели?

Я поступил в Финансовый университет при Правительстве РФ на факультет экономики и бизнеса. Со мной переехал лучший друг Глеб. Мы со школы всё делали вместе: состояли в одних клубах, поступили в один университет и сейчас оба учимся в Школе дизайнеров.

После переезда мы с Глебом взяли кредит и открыли в бизнес-центре кофейню «V60», которую позже переименовали в «Горизонт». Денег было мало, поэтому делали всё сами: логотипы, слайдеры, листовки. К 18 годам у меня собралось работ на небольшое портфолио.

В 2019 году дела у «Горизонта» шли хорошо, и мы открыли вторую точку. В двадцатом году пришёл ковид. Мы с Глебом паниковали и готовились к худшему. Кофейни не окупались, потому что находились в офисах, а во время удалёнки там никого не было. Аренда копилась, и надо было платить кредит, который взяли на открытие кофеен, — 60 тысяч рублей в месяц.

До ковида я вёл соцсети одного барбершопа: писал текст, подбирал визуал, публиковал посты. У меня неплохо получалось, и я планировал заключить контракт на ведение соцсетей с ещё одним барбершопом. Но пришёл ковид, и оба клиента «отвалились». Я пошёл работать в сетевую кофейню баристой, так как боялся, что из-за кризиса онлайн-работа встанет, и у меня не будет хватать денег на еду.

Через полгода после начала ковида кофейни заработали. К тому времени скопились долги по аренде точек и поставкам кофе — полтора миллиона рублей. Нужно было выкручиваться, и мы с Глебом вплотную занялись дизайном. Поначалу мы хотели заниматься бизнесом, а дизайном — в фоновом режиме. В итоге стали кайфовать от процесса, и кофейни ушли на второй план. Мы продали их и погрузились в дизайн.

Какой был твой первый серьёзный дизайн-проект?

Дизайн-студии ещё не было. Я вёл Инстаграм рязанского барбершопа: фотографировал, писал тексты, делал посты. Его владелец порекомендовал меня владельцу московского барбершопа. Он был суперактивным предпринимателем и открыл ещё мебельное производство. Мы делали для него сайт в ХТМЛ.

Чтобы оформить сайт, я первый раз в жизни открыл Фигму и нарисовал дизайн. Мой знакомый и таргетолог Алекс за два месяца выучил вёрстку, чтобы всё собрать. Мы ничего не умели, но смогли сделать достойный сайт — клиент был доволен.

Вы с другом открыли дизайн-студию. Расскажи, с чего всё началось?

Студия «Хэв» началась с группы «Вконтакте», куда мы с командой загружали портфолио. К этому моменту нас было трое: Глеб, Алекс и я. Мы попробовали работать втроём, успешно сделали пару проектов и решили продолжать в том же духе.

Сколько человек работает в студии сейчас и как вы распределяете обязанности?

Сейчас в студии работает команда из двадцати человек. Я делаю дизайны, веду переговоры с клиентами. Глеб и моя жена Лиля тоже дизайнят, но Глеб ещё выполняет функции ведущего дизайнера и отвечает за работу дизайнеров-подрядчиков. Алекс управляет отделом маркетинга и ставит задачи таргетологам. Ещё у нас есть Дмитрий — он руководит командой разработчиков. Когда нужны тексты, мы нанимаем копирайтеров.

Студия работает с малым и средним бизнесом — интернет-магазинами по продаже окон, кухонь и всего, что можно купить. На время проекта мы как будто становимся совладельцами бизнеса — так же за него горим, переживаем и хотим придумать лучшее решение из возможных.

Чему может научить Школа дизайнеров, если уже есть своя дизайн-студия со стабильным доходом?

Общению с крупными брендами. Дисциплина «Переговоры и отношения» Ильи Синельникова — крутая вещь. После просмотра лекций я понял, что при общении с клиентами многое делал неправильно. Например, полгода назад я спрашивал про бюджет, подгонял под эту цену возможный вариант. Как выяснилось, лучше оценивать фронт работ и самому приходить с коммерческим предложением.

Выработке единых правил и чек-листов. Я смотрю лекции и выписываю полезные моменты, которые добавляю в чек-листы для проверки проекта перед каждой итерацией. По этим правилам будет работать вся команда. Например, есть чек-лист разработчика и дизайнера. Раньше там были только технические пункты: проверить, подвязан ли цифровой сертификат подлинности сайта, работают ли кнопки навигации. Сейчас добавились новые: проверить, все ли экраны понятны; подумать, все ли элементы интерфейса нужны.

В работе студии будет чек-лист копирайтера. В нём уже есть базовая вещь — проверка стоп-слов на «Главред-ру». Есть чек-лист переговорщика с напоминанием «не рассыпай бобы во время разговора с клиентом». Раньше мы часто делали такие ошибки, но если перед каждой итерацией сверяться с чек-листом, я уверен, их станет меньше.

Способам, которые помогают вырасти из маленькой студии в большую. Я хочу, чтобы через два года наша студия решала дизайнерские задачи с нуля. Например, если соберусь производить суперудобные пуфики, я должен знать, что мои дизайнеры без проблем нарисуют упаковку, придумают сайт с крутой навигацией и сверстают его.

Как учёба в Школе бюро повлияла на работу дизайн-студии с клиентами?

До поступления в Школу дизайнеров мы направляли клиенту бриф, и он расписывал  нём пожелания. Иногда всё было понятно, иногда не хватало подробностей. Основываясь на брифе, мы придумывали решение. Если это сайт — рисовали прототип, согласовывали с клиентом и делали краткое описание идеи. Если всё ок, переходили к сайту: программировали или создавали в визивиг-редакторе. Текст писали копирайтеры из интернета. Когда сайт был готов, подключались маркетологи и придумывали рекламу.

Сейчас мы готовим список вопросов, назначаем интервью и четыре часа обсуждаем бизнес клиента. Затем составляем понимание задачи, согласовываем и формируем коммерческое предложение. Потом заключаем договор и делаем исследование рынка. Дальше — всё так же, кроме работы с текстами.

Теперь мы сами пишем тексты. Услуга по умолчанию включена в договор. До этого было два варианта. Первый — мы предлагали копирайтера, который писал текст за отдельную плату. Второй — ставили на сайт текст, который прислал клиент. Это ужасно, потому что проект растягивался и обеим сторонам становилось некомфортно.

Что изменилось в жизни дизайн-студии, когда вы стали работать по принципам бюро?

Во-первых, студия стала больше зарабатывать, потому что изменила подход к работе. Мы добавили этап исследования задачи и целей проекта. Раньше мы могли сразу после первой итерации приступить к дизайну, сейчас тратим две недели на подготовку к работе. Если это сайт по продаже недвижимости, мы анализируем аудиторию, конкурентов, тренды. Клиенту нравится, что мы дотошно изучаем нишу, поэтому он ценит работу с нами.

Клиенту нравится, что мы дотошно изучаем нишу, поэтому он ценит работу с нами

Во-вторых, мы лучше понимаем, что делаем и зачем. В работу добавился принцип бюро — ФФФ. По нему мы стараемся делать всё точно в срок, держаться в рамках оговоренного бюджета, но не жертвовать качеством. Если время поджимает, отказываемся от каких-то дизайнерских фич и доделываем их позже.

Мы внедряем ФФФ «через кровь». Нам тяжело: раньше мы могли за три дня до сдачи проекта сказать заказчику, что нам нужна ещё неделя. Сейчас так делать нельзя, но иногда кто-нибудь из команды факапит сроки. Думаю, в итоге мы заменим тех, кто не сможет работать по этому принципу. Звучит жёстко, но я считаю, что в долгосрочной перспективе это принесёт пользу. Будет меньше авралов, непредвиденных ситуаций и стрессов внутри студии.

Почему с твоим желанием управлять бизнес-процессами ты выбрал Школу дизайнеров, а не руководителей?

Я учу дизайн, чтобы не работать дизайнером. В школе я набираюсь знаний и хочу вырасти в арт-директора. При этом я понимаю, что придётся изучать дизайн всю жизнь. Если не учиться, через пять лет перестану понимать, о чём говорят коллеги. Например, я знаю о возможностях нейросети, которая рисует картинки. Если ко мне придёт дизайнер, я смогу ему эту историю посоветовать: «Смотри, вот это может сделать нейросеть, а это лучше отдать иллюстратору». Быть в теме — важно.

Чтобы узнать подробности о работе арт-директора, ты ездил на открытую встречу с Артёмом Горбуновым. О чём ты его спросил?

В 2019 году я ездил в «Коворкафе» на открытую встречу с Артёмом Горбуновым, чтобы спросить, по каким параметрам оценивать работу дизайнера. Артём ответил, что их три:

Идея. Работа должна отличаться от всего того, что есть на рынке. Отвечаем на вопрос, есть ли изюминка, или это шаблон, и выставляем оценку от одного до десяти.

Логика. Любая идея должна быть понятна пользователю. Отвечаем на вопросы: кнопка похожа на кнопку или на что-то ещё, навигация вызывает трудности при переходе из одного состояния в другое или нет. Снова выставляем оценку от одного до десяти.

Эстетика. Отвечаем на вопрос: работа дизайнера выглядит небрежно или опрятно. Выставляем оценку.

Если, по мнению арт-директора, работа набрала 25 баллов и больше — с ней всё хорошо.

В каком направлении бизнеса ты хочешь развиваться и какие знания бюро могут в этом пригодиться?

Я хочу открыть завод по производству электроники, например умных девайсов. Я фанат умного дома — у меня всё работает по голосу. Это круто, потому что облегчает жизнь, делает её комфортной.

Если решу производить умные часы, которые проецируют время на потолок, научу промышленных дизайнеров принципу ФФФ. Они уложатся по времени и не выйдут за рамки бюджета. При этом качественно нарисуют дизайн упаковки, сделают лендинг, запустят рекламу.

Если захочу уйти в оптовые продажи умных часов, то повторю лекции по переговорам. Я смогу договориться с партнёрами на своих условиях, потому что знаю, как торговать, задавать открытые вопросы и травить леску.

Если возьму на себя слишком много задач, вспомню про дисциплину «Управление и результаты» Николая Товеровского. Например, про пользу закрытых списков. Составлю заранее список задач на день и в течение дня больше ничего туда не добавлю.

Знания бюро — универсальны. Они пригодятся любому человеку, который хочет стать профессионалом в своей сфере.

Какова твоя профессиональная миссия?

Мне интересны проекты, которые приносят пользу. Моё профессиональное чувство удовлетворения зависит от того, сколько людей будут счастливыми благодаря моему продукту. Неважно, цифровой он или реальный.

Например, мне тепло на душе от того, что рязанский кухонный бизнес растёт благодаря моему сайту. Прикольно не от того, что я классно нарисовал картинку. Мне хорошо от мысли, что у компании больше клиентов, а у клиентов в домах больше качественных кухонь. Чем лучше у людей кухни, тем лучше они себя чувствуют. Чем счастливее люди, тем лучше моё настроение.

Когда ты понял, что тебе интересна история?

Не помню конкретного момента, когда я заинтересовался историей. Интерес нарастал постепенно. Мой дедушка был военным, и мы смотрели исторические фильмы. Старший брат тоже любил историю. Когда я был маленький, мы с ним читали книги от издательства литературы о военной истории Оспрей Паблишинг. Помню, одна про армию Испании средневековья, другая — про танки Второй мировой войны. Мы с братом рассматривали иллюстрации и воображали, что сражаемся на поле боя за кого-то из правителей.

В школе я играл в исторические стратегии серии «Тотал уор»: про античность, средневековье, новое время. В играх нужно выбрать страну и попытаться завоевать мир. После школы я поступил на бакалавриат в Южный федеральный университет в Ростове-на-Дону. Интерес к культурам разных стран и времён привёл меня на исторический факультет. В университете появилось желание стать новатором: исследовать и показывать с другой стороны исторические события.

Чем тебе запомнилась учёба в Южном федеральном университете?

В конце первого года обучения на истфаке студенты писали курсовую работу — по сути, пересказывали мысли знаменитых учёных. Но я провёл реальное исследование. На кафедре археологии изучали тюркских кочевников — хазар. Я тоже интересовался этой темой и решил выяснить, были ли у них города, был ли это оседлый народ. Я написал курсовую работу, в которой критиковал подход учёного-археолога Валерия Флёрова: в ходе археологических экспедиций он не нашёл городов, только городища. Городище — это кирпичная крепость, окружённая земляными валами и рвами. Моё исследование говорило о том, что у хазар могли быть полноценные города, так как об этом свидетельствуют письменные источники. Я даже написал Валерию Флёрову на имейл, чтобы отстоять свою точку зрения.

После окончания бакалавриата я отучился в магистратуре и пошёл в аспирантуру. В декабре 2022 года защитил диссертацию и стал кандидатом исторических наук. Я писал диссертацию про советское правозащитное движение и его основоположника Александра Есенина-Вольпина — внебрачного сына Сергея Есенина.

Как ты поступил в Оксфорд?

В 2018 году я участвовал в исследовательском проекте о советских военнопленных Второй мировой войны. Группу московских студентов на конференции возглавляла преподаватель ВШЭ Соня Гаврилова. Она тогда уже училась в Оксфорде и предложила мне тоже попробовать. Я подумал, что это хороший шанс, и начал собирать документы в аспирантуру. Что было нужно:

Составить план исследования.
Это текст-рассказ на полторы тысячи слов о том, чем я буду заниматься в Оксфорде. Я решил изучать дискурсы гражданственности в Советском Союзе: как в кино, литературе, дневниках люди говорили о том, что такое быть хорошим или плохим гражданином.
Собрать резюме с научными достижениями. К тому времени я написал четыре научные статьи, выступил на шести конференциях и побывал в четырёх летних и зимних научных школах.
Написать два эссе, чтобы показать уровень знаний. В первом я рассказал, как люди обсуждают тему холокоста на ростовских новостных сайтах. Во время Второй мировой войны в Ростове была оккупация, убили много евреев. Во втором эссе я описал, как советские диссиденты понимали термин «свобода».

В 2019 году я отправил документы на электронную почту Оксфорда. Через полтора месяца сотрудники университета приняли заявку и предложили следующим этапом пройти онлайн-интервью с научным руководителем. Я сам выбрал научрука — Андрея Зорина, известного в России и мире исследователя русской литературы и культуры, преподавателя Оксфорда. На интервью он спрашивал, как я планирую писать английскую диссертацию: какие исследовательские приёмы буду использовать, на какие источники ссылаться при анализе предмета. После интервью мне написали, что я поступил на бесплатное место. Это означало, что Оксфорд будет выделять на проживание и обучение 16 тысяч фунтов стерлингов или, если переводить в рубли, — 1 600 000 рублей в год.

Как проходила учёба в Оксфорде?

Первые полтора года в Оксфорде выпали на ковид, и это плохо, потому что я практически ни с кем не общался. Студенты сидели по комнатам и слушали лекции онлайн. Я писал диссертацию, «ходил» на онлайн-семинары. Удалёнка не мотивировала включаться в процесс и задавать вопросы преподавателям.

Несмотря на то, что разговорной практики не было, лекции слушал без проблем. Преподаватели Оксфорда чётко изъясняются: говорят на эталонном английском, как бибисишные журналисты. Однажды ко мне пришёл сантехник-гастарбайтер из Манчестера, чтобы починить батарею, — вот его речь я разобрал с трудом.

После ковида я поселился в квартире с арендодателем. У неё было правило — с утра до вечера меня нет дома. Предполагалось, что я иду работать, а она в это время отдыхает. Каждое утро я просыпался, завтракал и шёл в главную библиотеку Оксфорда — Библиотеку Радклиффа. До обеда писал английскую диссертацию и шёл в соседнюю библиотеку — Бoдлианскую. Там есть коммон-рум — комната отдыха, в которой я обедал. После обеда шёл в сайленс-рум — комнату со звукоизоляцией — и проводил онлайн-семинары для ростовских студентов. Оставшуюся часть дня писал российскую диссертацию.

Что в оксфордском обучении самое сложное?

Самое сложное в учёбе аспиранта — защита диссертации. Каждый год нужно писать по главе и сдавать устный экзамен или, по-английски, «вайву». На защите присутствуют два рецензента — преподаватели Оксфорда, которые разбираются в теме. «Экзекуция» длится час. Хоть в онлайне, хоть в оффлайне — это сложно. Если защита проходит успешно, студента переводят на следующий год обучения. Один раз я зафейлил защиту, и меня не перевели.

Думаю, причины две. Во-первых, на тот момент у меня был неуверенный английский. Я не смог полностью на него переключиться, так как брал информацию для диссертации из источников на русском языке и говорил по-русски с друзьями и родственниками. Во-вторых, я переволновался и на защите неубедительно отвечал на вопросы. Когда общаешься с лучшими профессорами Оксфорда — Катрионой Келли, Полли Джонс, — возникает страх и трепет. Позже я доработал диссертацию, снова была вайва, и меня пропустили на следующий год.

А было ощущение, что ты учишься в Хогвартсе?

Да, атмосфера напоминала фильм о волшебниках. Оксфорд делится на колледжи. Это как факультеты в «Гарри Поттере» — Гриффиндор, Слизерин, Пуффендуй и Когтевран. У каждого колледжа своя земля. Я учусь в Сент-Антониз-колледж, а мой научный руководитель из Нью-колледж. Там есть дайнинг-холл, в котором мы иногда вместе ужинаем, — столовая с длинными столами на несколько сотен мест. Вокруг как будто вселенная «Гарри Поттера» — за такими же столами обедали студенты Хогвартса.

Какие есть отличия между российским и английским вузами?

Я сравню две аспирантуры: российскую и английскую. В России никто не проверяет, что ты делаешь: я могу не показывать научному руководителю диссертацию три года, а потом за пару месяцев сделать и защитить. В Англии дедлайны строгие: каждый год нужно показывать наработки и защищать кусочек текста.

В России я должен слушать лекции, а мне уже это не в кайф. В Оксфорде лекций нет, только семинары — на них можно позадавать вопросы преподавателям, услышать альтернативную точку зрения одногруппников.

В Англии специалисты более высокого уровня, библиотеки круче, стипендия выше. Но я не скажу, что здесь во всём лучше. Учёба в России научила меня быть готовым ко всему. Например, посреди ночи мне могло прийти письмо со словами «делай», и я делал.

Зачем ты поступил в Школу редакторов?

Я решил не доучиваться в Оксфорде и сменить сферу деятельности. Сначала пошёл в Нетологию, чтобы получить профессию интернет-маркетолога. Я не планировал стопроцентно работать в маркетинге, просто хотел переключить мозг и уйти от научного мышления. Я прошёл первую ступень и решил отложить вторую, чтобы сфокусироваться на написании диссертаций. Когда началась вторая ступень, стало подташнивать от интернет-маркетинга.

Я забросил Нетологию, чтобы развиваться в том, что умею. Я исследователь, и умею собирать инфу, декомпозировать, писать и передавать читателям. Школа редакторов помогает усилить эти навыки.

К тому же, Бюро Горбунова — это крутой бренд, который у всех на слуху в сфере редактуры. Недавно я устроился на работу в пиар-агентство и спросил, как на рынке относятся к Максиму Ильяхову. Мне подтвердили, что компании охотно нанимают людей из Школы редакторов. Так что для меня это не только смена профессии, но и хорошая ачивка, как Оксфорд. Оксфорд открывает множество дверей в мире науки. Школа редакторов открывает множество дверей в мире редактуры.

Почему ты хочешь вернуться в Россию, не окончив Оксфорд?

На это есть несколько причин.

Хочу знать простые вещи. Я понял, что я не учёный в классическом смысле, а чтобы работать в научной сфере, нужно быть классическим учёным. Нужно заниматься наукой постоянно: преподавать, писать статьи и доклады для конференций, читать новые книги и писать собственные. Я женился и благодаря Карине увидел, что за пределами науки есть другая жизнь, и я её упускаю. Например, я не знаю вселенную Марвел, но зато в курсе, как французские декаденты воспринимали проблему поэта и общества. Я хочу знать простые вещи больше, чем научные.

Наука мало оплачивается. Оксфорд — один из лучших университетов в мире, но здесь мало платят выпускникам, которые остаются преподавать. «Дейли-мейл» выложил оксфордскую вакансию с зарплатой меньше, чем у курьера Амазона. Это как получать 80 тысяч рублей в Москве, 66 тысяч из которых отдаёшь за съём жилья — на оставшиеся деньги невозможно жить. Более того, курьером Амазона можно стать без образования, а чтобы стать доктором философии, я учусь 9 лет — это несправедливо. Люди, которые работают в Оксфорде, считают важным развивать науку, деньги для них не главное. Я тоже решил делать то, что считаю важным, но за достаточное количество денег.

Я не нейтив. Однажды Максим Ильяхов сказал, что для работы на зарубежный рынок нужно быть нейтивом: говорить на языке, как местные. Я, к сожалению, не нейтив. Стиль моего письма — научный. И преподаватели, которые проверяют диссертацию, говорят, что нужно отработать с редактором некоторые конструкции. Здесь нужно стараться, чтобы тебя приняли за своего. Но дело в том, что я не хочу становиться как местные, я другой. Быть всю жизнь в состоянии эмигранта мне не в кайф.

Высокая конкуренция. Проблема с гуманитарной наукой, особенно с зарубежной, в том, что здесь высокая конкуренция. Я понимаю, что мне будет сложно. Я не боюсь сложностей, но считаю, что это не стоит того. Можно конкретно обосраться: окончить Оксфорд, но достойную должность не получить. К тому же, в Оксфорде редко трудоустраивают своих выпускников, потому что не хотят побратимства. Следовательно, нужно подаваться в Германию или США, а без конца скакать по миру мне не хочется.

Я не знаю вселенную Марвел, но зато в курсе, как французские декаденты воспринимали проблему поэта и общества

Школа редакторов может дать что-то такое, чего нет в Оксфорде?

Школа редакторов даёт знания, которые можно применять в работе. В этом плане крутые лекции у Ильи Бирмана по интерфейсу. Преподаватель показывает скрины — примеры реальных проектов, рассказывает о личном опыте, а не берёт информацию из устаревших методичек. Лекции Максима Ильяхова по редактуре тоже наполнены практическими советами. Преподаватель делится личным опытом, опытом коллег, и это помогает проще отличать хорошие тексты от плохих. Классные советы у Ильи Синельникова о том, как вынудить собеседника уступить, и у Николая Товеровского про закрытые списки. Думаю, знания мне пригодятся, когда я займусь бизнесом. В Оксфорде я изучаю историю и филологию, которые далеки от практики. Провожу исследования, которые мало понятны и мало интересны людям вне науки.

Большая проблема науки в том, что мы общаемся на птичьем языке — пишем тексты для себя, для своей тусовки. Мои знания сложно продать. Но я не жалею, что поступил в Оксфорд. Я стремился сюда, хотел стать учёным, но со временем у меня поменялись приоритеты. Тот уровень дохода, что предлагает Оксфорд, ЮФУ и другие вузы меня не устраивает. Я хочу зарабатывать больше, чтобы у нас с Кариной была достойная жизнь.